Якубовский смягчается.
— Вот что, хлопцы. Будьте осторожны. Бондаря ранило, когда шел от отца. Нарвался на засаду. Не исключено, что следили и за отцом. Старику скажите, что все в порядке. Сына его отправили самолетом в Москву. Ему теперь лучше.
О дедовом сыне хлопцы знают давно, еще с прошлой весны, когда он жил в Горбылях. На связь с ним ходил Сергей Омельченка. Этим летом Микола принес весть, что Бондарю дали звание полковника, он руководит партизанским штабом. Передавал Микола и смутные слухи о том, что настоящего порядка в штабе нет, там часто спорят, ссорятся.
Так вот какое задание! Митя с Лобиком идут на кухню, им дают по большому куску вареной говядины, буханку хлеба. Молодые девчата, которые там работают, глядят на них с интересом.
В это утро Мите вообще везет. У Васи Дашука, который сидит на крыльце штабной хаты, аккуратная с блестящей ложей винтовка, и Митя, как вчера Лобик, предлагает обмен. Соли у него не осталось, он может предложить почти новый пиджачок, который отец купил перед самой войной. Носит его Митя под немецким мундиром. Кроме пиджачка Митя дает десять патронов — их у партизан не густо.
Вася примеряет пиджачок. Он ему немного великоват, но зато Вася похож в нем на человека. До этого ходил прямо-таки в лохмотьях.
А у Мити винтовка. С такой и перед девчатами не стыдно показаться.
Перед выходом из Рогалей Митю с Лобиком останавливает одна девушка. Волосы у нее светлые, как пшеничная солома, фигура стройная и необыкновенно красивое, белое лицо.
— Я вас знаю. Видела в местечке. До войны я там работала, а вы в школе учились.
Девушку зовут Женя. После семилетки была наборщицей в типографии. Теперь набирает партизанскую газету. Просит приносить заметки.
Удивительна партизанская жизнь! Чем-то похожа она на мирную, довоенную. Но чем — сразу не скажешь. Может, своей открытостью, радостным ощущением будущего?
Погода стоит отменная. За Рогалями, с южной стороны, — широкий простор. Кое-где на гладкой равнине высятся высокие дубы, стройные, увешанные бусами красных гроздей рябины. Был на этом месте когда-то лес, об этом говорит множество пней и пеньков. Трава жесткая, порыжелая. По-летнему жаркое солнце плывет в голубой, с редкими облачками выси, окутывает дрожащим маревом распростершиеся дали.
По украинским степям под таким же солнцем катится лавина советского наступления. Красные дивизии, армии рвутся к синему Днепру. От Батькович Днепр недалеко, всего сорок километров. Он тут является пограничной полосой между Украиной и Беларусью. Выйдут красные полки на Днепр и на правом низком берегу увидят лесной полесский край.
Митя немного жалеет, что вырос вдали от реки. В междуречье, образованном Днепром, Припятью, Березиной, текут только речушки, наподобие узенькой Медведки, которая вливается в пересохшую Росицу, а та — в Днепр.
Медведка — рядом. Экскаватор выпрямил ее русло, по выброшенному на берег илистому грунту густо поднялся чертополох, горец и другое болотное пустозелье. Речушка ведет к Кавенькам. Отсюда каких-нибудь три часа ходьбы. Но в Кавеньках — власовцы. Они как бы прикрывают местечко от партизанского леса. Хлопцы решили сделать крюк, через Вьюнки и Прудок выйти на Дубровицу, а там, когда стемнеет, проскочить к дедовой усадьбе.
На болотах кое-где раскинуты побуревшие стожки. Еще больше травы некошеной, нетронутой. С дороги поднимаются стайки черных дроздов. Люди, видно, редко ходят по дорогам, так как птицы взлетают чуть не из-под самых ног. В воздухе плавает прозрачная паутинка.
Часа через два хлопцы видят песчаное взгорье, на котором притулились серые, с обомшелыми крышами хатки. Вдоль них тянутся старые раскидистые вербы. Это — Вьюнки. Такой описывал деревню Примак, которого прошлой осенью посылали сюда налаживать связь с партизанами.
Женщины в огородах роют картошку. Смуглый подросток ведет на веревочном поводу гнедую лошадь. На нижней перекладине прясла, свесив босые ноги, сидят белоголовые ребятишки. На двух партизан с винтовками, которые идут по песчаной улице, никто не обращает внимания. Лобик поддразнивает:
— Примак едва ноги унес. Труслив он. Никто бы его не тронул...
Школа, где Примак работал учителем, находится в конце деревни. Это приземистая, на две половины хата, с довольно большими окнами. Вот тут, под забором, Примак, очевидно, лежал, когда ночью пришли партизаны и стали бить в школе окна.
— Шомполов Примаку могли дать, — говорит Митя. — Ему надо было самому найти партизан.
Километра через три Прудок. Увидели хаты, такие же серые, старинные. Деревня побольше Вьюнков, с длинной, извилистой улицей. По ней тянется цуг повозок. На возах мешки с рожью, рядом важно шагают незнакомые вооруженные люди с пришитыми к шапкам красными полосками.
Еще час ходьбы, и уже показалась Дубровица. Солнце висит за дальним лесом, золотит стекла окон. Как-то особенно выделяется березовая роща на песчаном пригорке, посреди разбросанных хат. Стройные тонкие березки будто надели белые рубашки.
Деревню хлопцы обходят. Останавливаются в кустах, неподалеку от того места, где прошлой осенью встретились с Мазуренкой. В том лесу Драгун свел хлопцев с десантниками, но дальнейшей их судьбой не очень-то занимался. То же самое можно сказать и об Анкудовиче, Ключнике, сестре Сергея. У партизан — свои заботы, подпольщиков, связных они, видно, ставят не очень высоко.
Хлопцы достают из торбы запас, вяло жуют мясо с хлебом. Мясо несоленое, есть его не хочется.
Нет, Митя и Лобик своих товарищей, местечка не забудут. Там они пережили горе и радость, там у них как бы выросли крылья. Только неделю побыли в лесу, в чужой деревне, а как тянет к родным околицам! Хорошо, что им дали такое задание. Есть возможность доказать партизанам, что недаром они сидели в местечке. Соли достанут, сделают все как надо. Деда пошлют к Примаку, так как Миколу дома не застанешь.
На опушку леса спускаются сероватые сумерки. Хлопцы встают, по сухому торфянику шагают к местечку.
Все получается так, как наметили.
Винтовку Митя с Лобиком прячут в дедовом картофельнике, чуть слышно скрипнув воротами, заходят во двор. Отсюда за лугом видна станция. Тускло мерцают там огоньки стрелок. Залинейная улица спит. Выплывает месяц, в его зыбком свете чернеют хлева, подворья.
Лобик постучал в окно, и сразу же в сенях послышались шаги.
— Пришли. — Стоя в одном белье, дед отпирает дверь.
Окна завешены, горит каганец. По хате, охая, ходит бабка.
— Ох, мои вы детки... В такие годы мыкаться на чужбине.
Мите нравится дедова хата. В первой ее половине, где теперь сидят хлопцы, все на крестьянский манер — большая, побуревшая от копоти печь, деревянные лавки, связки лука на шестке под потолком. Зато в другой, чистой комнате стоит никелированная кровать, стулья с изогнутыми спинками. Стол там застлан белой скатертью, передняя стена сплошь завешана фотокарточками в старомодной оправе.
Бабка тем временем ставит перед хлопцами по глиняной миске борща. Улучив момент, когда она выходит в кладовку, Лобик вполголоса сообщает деду:
— Павла ранили в ту ночь, как был у тебя. Самолетом доставили в Москву.
На лице старика ни одна морщинка не дрогнула.
— Чуяло мое сердце. Неспроста сволочь эта, Князев, дня три из хаты не вылазил. Выслеживал, вынюхивал.
— Мы кокнем Князева! — вдруг загорается Лобик.
— Сиди уж лучше. Ты кокнешь! Найдет свое без тебя.
О том, что его трясли немцы, допытывались о сыне, дед и словом не обмолвился. Ни тогда, когда хлопцы уходили в лес, ни теперь.
Ночуют Митя с Лобиком в хлеву на сеновале. Сена дед набил под самый конек. Густой запах высохшей, слежавшейся травы приятно дурманит голову. Засыпают они мгновенно. Просыпаются от скрипа двери. Полумрак хлева из всех щелей пронизывают полосы солнечного света.
Внизу стоит Примак. Он принял меры предосторожности: через плечо пара старых, вконец изношенных сапог. Подошвы у них отстали, болтаются, как языки, и впечатление такое, будто сапоги смеются над своей судьбой.
Алексей взбирается на сеновал, рассказывает новости.
Миколы в местечке нет. Вместо него приходит за сводками учительница из Громов. На железной дороге Грише помогают два хлопца, у которых Примак взял подписку. Митину тетку немцы не тронули, им теперь не до этого освобожден Брянск, станция забита эшелонами. Некоторые полицаи стали увольняться со службы.
Следующий большой город за Брянском — Гомель. Через считанные дни возьмут и его. Митя от удовлетворения потирает ладони.
Примак придерживается другого мнения:
— Не танцуй. Еще всего хватит. От Орла до Брянска тоже близко, а шли полтора месяца. Вы хорошо сделали, что убежали в лес. И что Микола притих. Гвозд и ко мне приставал. Власовцы ловят людей из сожженных сел, отвозят в Сиволобовский лагерь.
