— Ага! Агнешка! — гудел Кузьнар. — Вот кстати! Ну-ка, скажи, к кому пришла, а? Павел, это Агнешка Небожанка. Ты к ней хорошенько присмотрись, другую такую даже в Варшаве нелегко сыскать.
— Отец! Ты опять за свое? — прикрикнула на него Бронка. — Агнешка этого не терпит! Знакомьтесь. Это наш родственник, Павел Чиж. Он у нас будет жить.
Павел стоял, не глядя на гостью. «Кто же она?» — гадал он про себя. Девушка шагнула к нему, протянула руку. Лицо ее стало серьезно, и она посмотрела прямо в глаза Павлу. Целую минуту длилось напряженное молчание. Павла смутил ее взгляд, какой-то очень уж ясный. Он вслушивался в ее голос, когда она заговорила с Кузьнаром. Агнешка села, расстегнула куртку. Под курткой был серый свитер и небрежно завязанная на груди косынка в зеленых и красных разводах.
— Почему не садишься, Павел? Не стесняйся Агнешки, она своя. — Кузьнар подтолкнул Павла к стулу и насильно усадил его. — Она учительница в той школе, куда ходит наш Антек. Агнешка, объясни-ка, чему ты там ребят учишь? Ботанике, слышишь, Павел? Ботанику она преподает в младших классах. А еще недавно сама была школьницей, понимаешь?
Агнешка засмеялась.
— Что ж тут особенного? — сказала она низким звучным голосом. — Ведь так всегда и бывает: сначала человека учат, а потом он учит других… Правда? — Она с улыбкой посмотрела на Павла.
— Человек, человек! — передразнил ее Кузьнар. — А может, не человек, а курица?
Павел вдруг почувствовал, что ему очень хочется остаться в этом доме. Он еще не во всем разобрался, но у него было такое ощущение, словно он глубоко погружается в жизнь, и дом Кузьнаров полон этой еще неизведанной им жизни, которая, как вода в реке, когда в нее медленно входишь, поднимается все выше, доходит тебе до груди, до сердца. Щеки его горели, он прятал от всех глаза, боясь выдать бурлившие в нем чувства и беспорядочные, спутанные мысли.
Агнешка вполголоса рассказывала Кузьнарам о каком-то происшествии в школе, потом осведомилась, когда вернется Антек, — он должен знать подробности, так как был при этом.
— Боюсь, не сделали бы мальчики какой-нибудь глупости. Для того я и забежала к вам, чтобы расспросить Антека.
Павел наблюдал за Агнешкой, Бронкой и Кузьнаром. Здесь, видимо, отношения сложились уже давно, и он чувствовал себя посторонним. Агнешка в этой семье — свой человек, она подруга Бронки, Антек учится в той самой школе, где она преподает ботанику… Есть множество людей и дел, уже давно им знакомых, вопросов, ими обсужденных, о которых он, Павел, понятия не имеет которые так и останутся ему неизвестными.
— А не встречались вы в П. с моей подругой? — спросила Агнешка, отвечая на взгляд Павла. — Она преподает там в школе Общества заботы о детях. Может быть, вы ее знаете?
Она назвала незнакомую Павлу фамилию, и он, отрицательно покачав головой, уставился в какую-то точку на скатерти. Он готов был сейчас сесть в поезд и отправиться обратно в П., чтобы познакомиться с ее подругой… Но нет, он не поедет, не двинется с этого места, не выжмет из себя ни единого слова. И через минуту-другую Агнешка встанет, скажет: «Ну, мне пора» — и уйдет, а на лестнице подумает, что вот к Кузьнарам приехал какой-то родственник… — И это все, единственный след, какой оставит в ее памяти Павел Чиж.
— Ну, мне пора, — сказала Агнешка.
Бронка начала ластиться к ней и, встряхивая своей челкой, упрашивать, чтобы Агнешка еще посидела, — Антек, верно, сейчас придет.
Но Агнешка уже застегивала куртку. Нет, ей нельзя оставаться дольше.
— Мак ждет меня, он опять будет беспокоиться.
Павел услышал смех Кузьнара:
— Однако твой Мак тебя здорово тиранит! Признавайся, он, наверное, и спит с тобой в постели?
— Нет, — Агнешка улыбнулась. — Когда он был маленький, я его брала в постель, а теперь нет, потому что у него блохи.
И, глядя на Павла, пояснила, что Мак — это двухлетняя такса с несносным характером.
— Раз, когда я вернулась с молодежной вечеринки после полуночи, Мак в отместку прогрыз большую дыру в матраце!
— Ах, вот оно что! — у Павла камень с души свалился. Он расхохотался, вскочил, чуть не опрокинув стул, — и вдруг заметил, что три пары глаз смотрят на него с изумлением.
— Я очень люблю собак, — сказал он и снова сел.
Агнешка казалась растерянной — должно быть, ее немного озадачило его поведение. Подняв руки, она стала поправлять прическу.
— Когда же ты опять появишься, Агнешка? — настойчиво допытывалась Бронка.
«Какая она красивая», — думал Павел. Волосы у Агнешки были такие светлые, словно выгорели на солнце, и, казалось, сухой, горячий ветер взметнул их над лбом. Улыбаясь, она щурила глаза, и тогда брови сходились над коротким прямым носом. На нее любо было смотреть.
— До свиданья! — сказала она, протягивая руку Павлу.
— Та-та-та! — вмешался Кузьнар, толкнув его в спину. — Нет, Павел, не отвертишься. Проводи ее до трамвая, слышишь?.. Бронка, а ты тем временем постели ему, раскладная кровать стоит на антресолях… Если ты во сне не будешь ворочаться, Павел, так она тебя, пожалуй, выдержит.
— Агнешка! — загремел он им вслед на весь коридор. — Только ты смотри не вскружи ему голову!
— Покойной ночи! — откликнулась Агнешка. Было темно, но Павел догадывался, что она покраснела.
3
Они шли по Электоральной до площади Дзержинского. Улица была уже пустынна. Павел старался идти так, чтобы плечо его не касалось плеча Агнешки. Всего несколько часов он в Варшаве и не успел еще войти во вкус новой жизни, а вот уже шагает ночью по безлюдной улице рядом с незнакомой девушкой! Он искал и не находил слов, с которых можно было бы начать разговор. Агнешка заторопилась и шла теперь немного впереди. Должно быть, сердится. Но за что?
Они вышли на площадь, всю в желтоватых огнях, остановились на краю тротуара. Павел поймал смущенный взгляд девушки — наверное, она не хочет, чтобы он провожал ее дальше.
И неожиданно он разговорился, сам не зная, как это вышло: да, он приехал в Варшаву, потому что в П. ему негде развернуться. Порвал со всем за один час — ну, или вернее, за два-три дня — и уехал сюда в чем был.
— Я никогда не откладываю своих решений, — он усмехнулся со скромностью льва. — Уж если сделаю шаг вперед, так не затем, чтобы отступать! Не умею я иначе, понимаете?
Он засунул руки в карманы куртки и покачивался на пятках. Он был не намного выше Агнешки, но в эту минуту чувствовал себя великаном и даже чуточку тяготился такой силой своего характера.
— Это очень интересно, — сказала Агнешка, закусывая губы.
— Да, — согласился Павел. — Впрочем, мне еще надо осмотреться… Пока я вынужден пользоваться гостеприимством Кузьнаров… Не хотелось бы их стеснять… Но с завтрашнего дня я рассчитываю получить работу в газете, и возможно, что мне дадут и комнату. А Кузьнаров я постараюсь как-нибудь отблагодарить…
— Может, выразите им благодарность в газете? — с расстановкой сказала Агнешка. — Вашего дядю это очень обрадовало бы.
Павел взглянул на нее, проверяя, говорит ли она это серьезно. Он ни разу не встречал в варшавских газетах таких выражений благодарности. Значит, она его вышучивает?
— Я, собственно, имел в виду… — начал он, не зная сам, что имел в виду. Но Агнешка перебила его.
— Глупости! — сказала она, пожимая плечами. — Это у меня так просто с языка сорвалось.
— Какая красивая площадь, — шопотом заметил Павел после недолгого молчания. Оба, стоя рядом, любовались ярко освещенными домами.
— А где вы живете, пани?
Агнешка жила на Жолибоже. Они не спеша перешли мостовую. Павел распахнул куртку, сдвинул на затылок кепку. Вечер был холодный, но ему было жарко.
— Вам пора возвращаться, — сказала Агнешка останавливаясь. — Тут я сяду в трамвай.
«Уже?» — Павел был разочарован. Мысли, которые он хотел ей высказать, мигом разлетелись. Он озирался кругом, словно хотел их догнать.
— Когда же вы опять придете? — спросил он.
Но Агнешки уже не было рядом. Она стояла на площадке трамвая и махала Павлу рукой.
— Идите домой, поздно! Там запрут ворота!
— Когда придете? — крикнул Павел и побежал за трамваем.
— На той неделе! До свиданья!
Трамвай пошел быстрее.
— До свиданья! — шепнул Павел, смяв в руке кепку. Агнешки уже не было видно. Он повернулся — и замер на месте: еще мгновение, и он попал бы под автомобиль. Шофер круто затормозил машину и погрозил ему кулаком через стекло.
А Павел громко рассмеялся. Она придет на той неделе! Охотнее всего он остался бы дожидаться ее на этой самой трамвайной остановке: пройдет три, четыре, пять дней — и, наконец, на площадке вагона он увидит Агнешку. «Добрый день! Как вы здесь очутились?» — «А я жду вас с того самого вечера». Что она сказала бы на это? Уж тогда-то она непременно обратила бы на него внимание! Наверное, подумала бы: «А этот родственник Кузьнаров, что приехал из П., — престранный парень».
