— Борис Иосифович, вы очень умный человек. Скажите, в чем вы видите мою главную ошибку?
— В неспособности создать свою команду, — ответил я. — Главная опора президента — это его команда, команда единомышленников, а не двор византийского императора, где стоит хоть кого-нибудь приблизить к трону, как тот уже норовит на него вскарабкаться.
— Значит вы не советуете мне вводить чрезвычайное положение? — спросил он как будто очень нуждался именно в моих советах.
— От души не советую, — ответил я. — Это способ только кажется очень легким и простым. А в действительности только породит массу новых проблем и новых бонапартов. Но не прибавит ни копейки в казну.
По глазам я видел, что убедил его не до конца. Держу пари, что ты не угадаешь, какой он мне задал последний вопрос, когда я уже шел к дверям.
— Борис Иосифович, — спросил он, — скажите, вы действительно подарили вице-президенту часы фирмы “Ролекс"?
У самого, кстати, тоже "Ролекс" на руке.
— Да, — виновато ответил я. — Я уже понимаю, что совершил ошибку, господин президент. Обещаю вам не делать ничего подобного в будущем... Скажи мне, Майк, есть ли еще страна, где вице-президент не может отчитаться откуда у него наручные часы? А ведь, кажется, именно в России всегда вручали часы за отличную службу?
Мне кажется, что я давно уже так не смеялся, как слушая рассказ Берсона.
— Борис, — предложил я. — Запиши мне этот рассказ и мы его опубликуем в каком-нибудь американском журнале, специализирующемся на черном юморе.
— Авторское право не у меня, — ответил Берсон, — а у героев моего рассказа. В итоге картина просто замечательная получается. Президент со своей командой тащит Россию в рынок, как сломавшийся гусеничный бульдозер. А его оппоненты (ну, не идиоты ли!) еще тянут этот бульдозер назад, исключительно чтобы насолить президенту. Программы у них никакой нет, кроме криков о восстановлении СССР. И еще хотят казаться серьезными людьми. Я бы тоже, например, был не прочь восстановить Российскую империю в короткий период последних 10 лет царствования Николая II — единственный период, когда на всех биржах мира охотились за русскими рублями.
— Это пройдет, — успокоил я его. — Во Франции до сих пор бродят какие-то психи, требующие восстановления империи Бонапарта в границах 1812 года. К тому же они вечно грызутся с приверженцами Бурбонов, кто имеет больше прав на французскую корону. Кому это интересно? Только туристам — любителям экзотики.
Берсон собрался уже что-то на это ответить, как у нас за спиной прозвучал полированно вежливый голос Джованни Монсо:
— Джентльмены, мистер Торрелли ждет вас.
Мы пошли за телохранителем через какую-то галерею, увешанную старинными картинами и муляжами холодного оружия.
— Ты отсюда куда подашься? — спросил меня Берсон.
— Если Трокман не заставит меня лететь с ним в Москву, то домой, — ответил я. — А ты?
— Я в Москву, — сказал Берсон. — Я прилетел вместе с Климовым. Наверное, с ним и улечу. Что-то неспокойно у меня на душе. Как бы этот, — он запнулся, — как бы этот медведь не наломал дров. Он уже звереет, сидя на цепи.
Помещение, куда нас привел Джованни, когда- то, видимо, служило библиотекой у великого князя. По периметру комнаты возвышались огромные книжные шкафы из красного дерева, обвитые изящными лесенками— галереями с перилами тончайшей резьбы. Шкафы были, разумеется, пусты. Только в одном из них лежала стопочка каких-то конторских книг. Под галереями стояли диваны, обшитые зеленым бархатом, инкрустированные потускневшим золотом затейливых орнаментов. Посреди комнаты стоял покрытый зеленым сукном большой стол, а вокруг него стулья с устрашающими спинками чуть ли не в человеческий рост. На столе возвышался бронзовый подсвечник, изображающий какого-то старца в хламиде с циркулем в одной руке и каким-то свистком в другой. В простенке между зашторенными окнами висели картины, на которых парусные корабли палили друг в друга из пушек.
Во главе стола восседал мистер Торрелли без пиджака, но в жилетке и в галстуке, удивленно оглядываясь по сторонам. Рядом с ним сидел Билл с нераскуренной сигарой в руках.
— Это напоминает склад старой мебели, — сказал мистер Торрелли. — До войны в Чикаго тоже любили тайно встречаться на разных складах и в ангарах. Мне говорили, что местные парни знают толк в конспирации...
— Нет, Луиджи, — засмеялся Билл. — Этот особняк когда-то принадлежал родственнику местного царя. На вас просто хотели произвести впечатление и подчеркнуть, что относятся к вам, как к коронованной особе.
— Да, — вздохнул великий финансист. — Я слышал, что они очень любят доллары. Даже больше, чем собственную страну. Микело, — обратился он, как я понял ко мне. — Микело, сынок, мне говорили, что ты уже очень давно работаешь на этой свалке, которую меня убедили купить.
— Да, сэр, — скромно отозвался я. — Я здесь давненько работаю.
— Не называй меня "сэр”, — насупился мистер Торрелли. — зови меня просто Луиджи. А если тебя хорошо воспитали в детстве — то папа Луиджи.
— Должен ли я поцеловать кольцо? — поинтересовался я. — И сразу стать членом семьи?
— Ты насмотрелся плохих фильмов, — улыбнулся банкир. — Давно уже никто не выполняет глупых ритуалов. Все просто, но с большой охотой, подписывают финансовые документы. Вилли, — обратился он к Трокману, — включи, пожалуйста, пленку.
Билл укоризненно посмотрел на меня, встал и включил телевизор, стоявший на небольшом столике, который я вначале не заметил. Не знаю, кто подготовил папе-Лунджи этот материал: Трокман, Климов, Берсон или кто-то другой, но выглядел он очень впечатляюще.
Грузинские установки "Град" лупили беглым огнем по абхазским позициям, абхазские тяжелые орудия били по жемчужине Черного моря — Сухуми. Старинные дома и гостиницы в языках пламени. Большие десантные корабли, строившиеся для высадки морской пехоты во Флориде или Луизиане, вывозят под огнем раненых, женщин и детей. Разъяренные лица, косматые папахи, пятнистые комбинезоны, автоматы, пулеметы, танки, подминающие под себя виноградники, боевые самолеты, предназначенные для перехвата наших стратегических бомбардировщиков, бомбящие собственные города, горящие в небе и на земле вертолеты, трупы, перебинтованные дети, девушки с оторванными ногами, матери, бьющиеся в истерике над трупами сыновей. Установки типа "Катюша" в разных модификациях, стирающие с земли поселки и деревни...
Блик — и новая тома. Армянские танки, страшно и неукротимо идущие по горным дорогам, залпы тяжелых орудий, горящий Агдам, тысячи, десятки тысяч беженцев, в панике бегущие куда-то к границам Ирана и Турции. Пылающие деревни, обугленные трупы, во внутренностях которых копошатся собаки, снова установки "Град", сметающие с лица земли все живое, боевые вертолеты, залповым огнем обстреливающие поселки реактивными снарядами, небритые лица в ушанках, касках, десантных беретах, горящие глаза, слезы, текущие по заросшим лицам, пламя, пожирающее сады и поля, матери, бьющиеся над разорванными трупиками малышей, боевые самолеты, сбрасывающие напалмовые бомбы на цитрусовые рощи...
Блик — арыки, в мутных водах которых плывут трупики детей. Отрезанные головы русских пограничников, поедаемые собаками, плачущие навзрыд парни в военной форме, чудом уцелевшие во время очередной резни на афганской границе, установки "Град", сметающие с лица земли таджикские и афганские кишлаки, расстрелы гражданских лиц непонятно кем, то ли русскими солдатами, то ли гебистами коммунистического режима Душанбе, то ли боевиками оппозиции. Бородатые афганцы в чалмах, обмотанные пулеметными лентами с автоматами Калашникова в одной руке и с чьими-то головами — в другой. Невозмутимые лица мулл, взывающих к Аллаху. Расстрелянное юное лицо русского министра обороны, катапультированного после путча из генерал-майоров в генералы армии. Боевые вертолеты, ведущие залповый огонь по чему-то непонятному внизу...
Все это я видел уже много раз, но собранное воедино пленка выглядит страшно. "А ведь вся эта мощь, — мелькнуло у меня в голове, — готовилась обрушиться на мир, а обрушилась на них самих. Нет ли здесь какой-то высшей справедливости? "
Но пленка продолжалась. Толпы китайцев — их тысячи — захватывающие русские деревни в Приморье. Окровавленные лица русских пограничников и милиционеров, избиваемых палками при попытке проверить у китайцев документы. Ржавеющие и запущенные корабли Тихоокеанского флота, стоящие на якорях и бочках в тесной бухте. Некоторые с флагами, некоторые без. Японские буксиры, волокущие их по одному на слом. Хитрые физиономии греческих коммерсантов, покупающие у жуликоватых адмиралов уникальные спасательные и гидрографические суда за четверть цены за валюту. Похороны моряков-тихоокеанцев, умерших с голода, поскольку командование распродало все запасы продовольствия в коммерческие структуры. Взрывы, страшные взрывы, чем-то напоминающие кадры налета японцев на Пирл-Харбор в 1941 году. Горят арсеналы Тихоокеанского флота, в воздух взлетают и рвутся боевые ракеты, торпеды, мины и снаряды всех калибров. Тихие бухты, где бок о бок стоят списанные атомные лодки. Некоторые уже затонули. Нет денег и средств на их правильную разделку...
