Тим странно смотрит. Не мигая. Но Стах не замечает, слишком увлеченный делом. Тим берет в руки Ил. Недолго держит. Наверное, он успел рассмотреть каждый в подробностях, особенно этот, потому что нашел спрятанные под крылом вензеля инициалов «А. Л.», интересуется:
— Лофицкий — это мамы или папы?
— Матери.
— Ты вторую фамилию не пишешь?..
Стах усмехается. Тим вспоминает:
— И Соколов тебя зовет одной.
— Да. Он сказал: одна на выбор, а то я — слишком длинный, и ему запарно обращаться. На самом деле, остальные учителя отцовской зовут. Потому что отец там учился. И его отец. И мой брат.
— Это который Сергей?..
— Ты даже помнишь? — усмехается.
— Да, он… — Тим тушуется: то берет в руки, то отпускает шасси. — Он как-то за тебя заступился. Потом все обсуждали.
— А. Ну да… — усмехается. — Заварил — и расхлебывал.
— Заварил?..
— Да там мутная история. Просто отец против, чтобы сор из избы выносили. Они в этом с матерью схожи.
— Я не понимаю…
— Это нормально, — утешает.
— Я просто… Ты…
— Что?
— А с кем ты недавно?.. с братом?
— Мы не ладим.
— А тогда?..
— Когда?
— Когда он заступился. Он за тебя подрался.
— Ни фига. Он за авторитет подрался. У них компашка была, как стая волков. Кто победил — тот вожак.
— А ты?..
— Да там не во мне было дело.
Тим замолкает. Рассеянно улыбается. Говорит:
— Глупо, наверное… но я тогда… подумал, что хочу такого старшего брата. Про него еще наши девочки постоянно болтали, мол, красивый очень, на гитаре играет, песни сочиняет…
— Ну да, — усмехается, — Человек-Четыре-Ч.
— Чего?..
— Честь, честность, чемпионство, чары. Не смеешься? Наверное, не слышал, чего он пел на концертах. У него, что ни песня, то комплект: честь — это про долг патриотический, честность — о дружбе, чемпион — это он, естественно, а чары — про женщин. Он у нас хотел в группе петь. Музыкант, — как-то язвительно и грустно смеется.
— Что в этом плохого?..
— Ничего, если для своих и чтобы девочку в постель затащить. А скакать по сцене — извините. Его сразу из дома и выгнали бы.
— Ты… — в одном местоимении сразу столько разочарования, что Стах застывает и уставляется на Тима.
— Что?
— Ничего…
— Нет, говори, раз начал.
Тим, помедлив, тянет без охоты:
— Это глупо: запрещать, если талант.
— Какой талант, Котофей? Я тебя умоляю: он родился в семье военных, он военным умрет.
Тим смотрит непроницаемо. Пауза мигает неоновой вывеской: «Ты идиот?» Как ни странно, только в этот момент Стах понимает, что зацепило в Тиме, что к нему приковало. Он не такой, как они. Он скорее… из мира, в котором Стаху запрещено находиться. С мыслями, которые ему запрещено думать. С поведением, за которое его давно бы уже выпороли. И Стах пытается себя или не себя перед ним оправдать:
— Ты пойми, Котофей, они хотят как лучше…
— Кто?..
— Семья.
— Как лучше кому? Ты в науку хотел? Иди в науку.
— Это у Соколова сдвиг, что мне надо в науку. Все хотят меня куда-то пристроить, так вышло. Каждый второй.
— А ты?
— Не знаю я. Уже два года не знаю.
— А раньше?..
— А раньше я себя не спрашивал. Был спорт и учеба. И никаких вопросов. А мелким я хотел в летчики: такая вот ирония.
— Почему?..
— Потому что мечтал в небо, а отправили плавать, — усмехается.
— Ты пловец?..
— Был.
— Бросил?
Стах усмехается — и молчит. Потом, подумав, говорит спокойнее:
— Ты это не бросишь.
— Но ты сказал, что был.
— Да. Я теперь ненастоящий пловец. Я теперь так. Балласт.
— Почему?
— Как ты мне сказал о журавлях? — Стах пытается вспомнить, поднимает взгляд. Произносит как можно мягче, со слабой усмешкой: — «Была причина»?
Тим оставляет шасси в покое, натягивает рукава на пальцы, уложив руки между худыми коленками, и стихает. Потом, поразмыслив о чем-то своем, тянет уголок губ:
— Летчик Арис Лофицкий… Неплохо звучит…
Сердце пропускает удар. Жесть какая-то аномальная.
III
Стах стоит в ванной, моет руки и думает, прислушивается к себе. Странно ему как-то. Иначе. Он вытирается и выходит обратно.
— Котофей? — зовет он. — А ты лампочку мою пристроил?
Тим сидит возле Ила и клеит обратно на него пластыри со своей руки.
— Нет, она лежит…
— Зачем лежит?
— Там же надпись.
— Сотри.
— Нет.
Стах усмехается. Подходит, садится рядом, уложив руки на стол.
— Зачем ты лепишь опять ерунду эту?
Пока Тим теряется с ответом, вспоминает о чем-то и решает:
— Забавно, что сломалось слева…
Тим любуется готовой работой и отодвигает Ил на место, под лампу. Спрашивает тихо:
— Почему?..
— В девяносто шестом Ил протаранил Боингу стабилизатор и левое крыло. Спровоцировал взрыв. И сам потерял управление. Триста сорок девять человек. Никто не выжил.
Тим застывает. Уставляется на Стаха. Тот задумчиво смотрит на Ил — и молчит.
IV
Стах, стоя на коленях на кровати, изучает книжную полку. Туча биологических энциклопедий. Причем не школьных. Из школьных: детские про птиц. Штук двадцать. А слева — классика. Присвистнув, Стах вытягивает одну:
— Это ты Сартром на ночь балуешься? А я думаю: чего ты грустный ходишь…
Тим садится с ним рядом.
— Ты знаешь, кто такой Сартр?
— Я много чего знаю. У меня бабушка — профессор философии.
— Ты шутишь…
— А дедушка мифологию преподавал раньше. А потом увлекся часами с кукушками. Чинит. У него своя мастерская дома. Там их штук пятьдесят, наверное: на стенах нет пустого места. Весь кабинет тикает, представляешь?
Тим проникается атмосферой: Стах понимает по его осторожной улыбке.
— А они не в Питере живут?
Тим тушуется на пристальный взгляд. Извиняется тоном:
— Ты просто говорил… что хочешь переехать… Я подумал…
Стах смотрит на него озадаченно. Ставит книгу на место, спускается, усаживается рядом. Усмехается, качает головой — обалдело.
— Что?.. — не понимает Тим.
— Не знаю…
Вообще-то, знает. Только стесняется сказать. Тим как будто насквозь его видит. Еще с первой встречи, с самолетов. Тим — он…
— Арис, а ты?.. только самолеты умеешь делать?
— А что?
— Ну… а ты не поможешь?.. — Тим почему-то смущается. — Скворечник сделать?
— Скворечник? — усмехается.
— Для воробьев…
Стах еще больше веселеет. Но, как ни странно, говорит:
— Ну давай. Из чего? Из коробки?
Тим слезает, наклоняется к кровати, просит поднять ноги и выдвигает ящик. Чтобы вы понимали: нехилый это ящик, длиной с кровать. Стах сидит по-турецки и смотрит сверху вниз на него, наклонившись вперед. Там на одной половине вещи лежат, а вся другая половина — деревяшки какие-то, дощечки, инструменты…
— Это хобби твое?.. — усмехается.
— Нет, это…
— Что?..
— Просто…
— Просто спишь на этом?
— Да нет…
— А как?
— Ну… Вот так… — отвечает Тим. И, решив, что ответил, добавляет: — У меня папа с этим не очень: он говорит, что ему только живое дается.
— Живое — это в смысле?
— Он у меня ветеринар.
— А ты поэтому в биологи подался?
— Может…
Стах усмехается снова и смотрит на Тима несколько секунд заинтересованно. Тот смущается:
