— У тебя есть еще листок? — Стах переводит тему. — Я возьму.
Он уже подрывается, как Тим удерживает его запястье. Почти не касается — и заземляет мгновенно. Стах садится, как прилежный ученик, наблюдает его, готовый слушать.
— Ты тогда спросил, почему я смеюсь… Ты только ничего не подумай…
Стах ничего пока что не думает, но ответственно кивает.
— Мне было забавно, потому что я нашел — чем задеть тебя… Это очень плохо? Только не обижайся. Просто обычно это ты — задеваешь.
— Типа «отомстил»? — не понимает Стах.
— Нет, это как-то… само… Я потом, когда пытался понять…
— Лофицкий, ты опять прогуляться хочешь? Давно объяснительных не писал?
— Ты зафиксируйся, — шепчет Стах, — потом договоришь. Я листок возьму.
— Арис, — Тим снова его не пускает и в этот раз держит зрительный контакт — просящий, — я ничего не напишу.
Стах безнадежно валится — обратно, на стул. И заодно — в свинцово-синие глаза напротив. Промозглые, влажные, темные. Стах считает себя обязанным их обладателя оповестить:
— У тебя глаза, как Баренцев залив.
— Что?.. — обладатель выпадает в осадок.
— Ну, цветом, — Стах тут же пытается исправиться, хотя не знает — где налажал. — Необычно.
— Это ты опять «стараешься»?.. — не понимает Тим.
— Два на «Л», я передумал. Лофицкий, отбуксуй себя обратно. Будем наукой заниматься. А то опять придется тебя выгнать.
— Андрей Васильевич, дайте чистый листок.
— А что с вашим, испачкался? Лаксин, ты, случаем, не залил там всю парту слезами?
— Еще нет…
— «Еще»? — Соколов морщится. — Лофицкий, если тебя у Лаксина забрать, он разрыдается, как думаешь?
— Я думаю: ему и без меня есть над чем порыдать.
— Над оценками за физику, например.
— Например.
Стах забирает чистый листок, тревожит класс хождениями по Тимовым мукам, возвращается обратно. Пару секунд смотрит на самостоятельную, говорит:
— Ну, Котофей, это когда-то должно было случиться: займемся физикой.
— Может, не надо?.. — с надеждой.
— Не дрейфь.
— У меня на твое «не дрейфь» плохое предчувствие…
— Почему бы это? — усмехается Стах — и впервые от начала и до конца начинает «болтать по физике».
II
Стах терпеливо спрашивает Тима: «Понял?» Тим безустанно говорит: «Не очень», — и так раз пятнадцать.
Звенит звонок. Стах исчеркал Тиму лист: он пытался — и словами, и схемами, и формулами. Тиму вроде бы ясно до первой попытки решить — там и валится. Между ним и физикой по-прежнему стоит стена.
— Ну что? Как тебе? — веселится Соколов. — Не во мне дело? А то тут барышня одна сказала: значит, плохо объясняю.
Стах озадаченно хмурится, уходит к себе, собирает вещи. Тим кладет на стол самостоятельную, складывает себе в рюкзак исчирканный Стахом листок. Выходят они вместе.
Соколов только успевает услышать, как Стах в проходе продолжает искать к Тиму ключ — исключительно по физике. Тим канючит где-то в коридоре:
— Арис, ну хватит…
— Давай попробуем последний способ. На сегодня.
— Нет.
— Ну что ты сопротивляешься?
— Ну что ты пристал?..
— Ну Котофей, еще разок.
— Арис… — Тим чуть не хнычет.
Физика становится всего лишь причиной посоревноваться, кто кого уломает. Но дорога кончается раньше, чем это удается выяснить.
III
В четверг Тим скованно замирает у стеллажа, касаясь его пальцами. Стах расплывается в улыбке, хотя думал — держать лицо. Подбирает ноги, словно решил подняться, но лишь плотнее прижимается к стене.
— Котофей Алексеич? — зовет он торжественно. — Не по физике ли ты заглянул?
Тим ковыряет краску на стеллаже, тщательно разглядывая настоящий цвет дерева. Просит:
— Пойдем в зал для отчетности?
Стах подрывается с места.
IV
Тим ленится и утомленно улыбается. Это, наверное, от усталости. Он слушает вполуха, хотя с видом — сосредоточенным и понятливым. Когда Стах уточняет, что именно он понял, Тим рассеянно и тихо смеется, и прячет взгляд в рукав рубашки, когда кладет голову на руки.
— Котофей, ну что ты тупишь?
— Физика мне не дается.
— Как говорит Соколов, физика — барышня не гордая, но даже к гордой барышне можно найти подход.
— У меня с «барышнями» сложно. Это ты любишь искать «подходы».
— Я барышням не нравлюсь, мне ничего не поможет.
— Ты пробовал?
— Я знаю, что про меня болтают.
— И что про тебя болтают?
Стах затихает. А что болтают о бастарде, когда он сын рыжей… кхм… и у него есть брат в тысячу раз симпатичней? Тим поднимает глаза — и он усмехается.
— А ты как будто не слышал?
Он пытается сбежать в задачу, чтобы не продолжать разговор. Тим долго всматривается в него и перебивает:
— Они тебя не знают. Если бы узнали, не говорили.
— Сейчас бы еще кому-то что-то доказывать.
Тим слабо улыбается. Молчит задумчиво и долго. Спрашивает:
— Арис?.. А ты никогда не думал, что твоя семья — это не ты?
Стах замирает потерянно. С физикой дальше не клеится.
V
В разгаре второй четверти тоска по бабушке с дедушкой достигает своего апогея. Стах вечером, пока мать намывает посуду, прокравшись в коридор за телефоном, тихонько запирает за собой дверь, садится на подоконник и для пущего ощущения уединения и безопасности задергивает портьеры, отгородив себя от враждебной комнаты.
— Слушаю, — отзывается дедушка, и аж перехватывает в горле. — Говорите. Алло.
— Деда…
— Сташа, ты? Давно тебя не слышали. Как дела? Я сейчас Тоню позову. Ты пока рассказывай, как твоя учеба, как дома.
— «Ничего»…
— Ничего? Не может быть совсем ничего.
Стах смолкает и не знает, как в телефонный разговор уместить вместо ничего — все. У Тима так же?.. Стах говорит:
— Просто слишком много…
— Вот видишь. Давай по порядку.
Стах начинает по порядку — с учебы. Отрешенно. Много думает о занятиях с Тимом по физике, в итоге — рассказывает о задачах. Вряд ли дедушку с бабушкой физика волнует, но они слушают с интересом и вниманием. И уж точно понимают больше Тима. Стах этой мысли усмехается, когда замолкает.
— Сташа, мы по тебе так соскучились, — говорит бабушка.
И застает врасплох. Это ловко. Он только может ответить ей:
— Да, — потому что тоже. — Я приехать очень хочу. Заберите меня. В гимназию. А маме скажем, что в Питере гимназия лучше. И вообще это лучше. Закончить в Питере. Нет?
— Для кого лучше? — спрашивает бабушка.
— Не знаю. Для вузов.
— Какая им разница, если ты хорошо учишься? Точно для вузов хорошо? Ты подумай еще.
— Ладно, это для меня. Я здесь больше не могу. Мне дышать нечем.
— Сташа…
— Мы ведь это уже обсуждали, — помогает с ответом дедушка. — И с матерью твоей в том числе. Не пустит она тебя одного. И сама не уедет.
— Ей здесь тоже плохо. Только она не признается.
— Ну что поделать?.. Такая гордая, — сожалеет бабушка. — Сташа, мы ведь не твои папа с мамой. Мы этого решить не можем.
— Даже если мне с вами будет лучше в тысячу раз? — и теперь застает их врасплох он, и слушает тишину.
