- Знаете, кадет Кирк, у меня есть предложение, - выслушав и кивнув, начал Спок. - В целях развития вашего исследования мы могли бы посетить лекцию Вильфреда Ёсиры, который также исследует ромуланский язык, но язык поэзии в контексте ромуланской культуры…
Джим чуть не сел. Он и без того часто встречал это имя во время исследования, но даже не знай он, кто это, мог бы увидеть по афишам, сверкающим на всех экранах.
- Шутите? Я слышал, что Ёсира приезжает в Сан-Фран, но билеты на него давно уже…
- Я озаботился о вопросе довольно давно, - перебил его Спок, и в его голосе Джим прямо-таки услышал, что он доволен. - Я рассчитывал посетить эту лекцию с профессором Корнуэлом, но он уже заказал билет. Тогда я решил, что возьму с собой лучшего студента курса… Что ж, им оказались вы.
Вот черт! Джим почти испугался. Это по-любому должна была быть Ухура. Без сомнений, изначально Спок рассчитывал на нее - вряд ли билеты заказывались в этом семестре. Ёсира был уже стар, здоровье позволяло ему вести слишком мало лекций, так что бронировать начали наверняка за полгода…
- Так вы хотите углубить ваши знания по вопросу?
Джим задохнулся и понял, что краснеет. Нийота кругом была права. И если изначально звездное небо уговорило его повеселиться, любопытствуя, словом, взяться за исследование, а потом совесть угасла - ему ведь было очень интересно… то теперь он понимал ее как никогда. Это должна была быть Ухура. Он и впрямь украл ее место.
Но взгляд его упал на Спока: ровная челка уже перестала казаться дурацкой, в прямой спине действительно что-то было, даже эти вечно удивленные брови гармонично дополняли лицо… и правда, Кирк мог бы поклясться, он ВИДЕЛ, своими глазами видел на лице у Спока интерес. Чертов невысказанный, никак не демонстрируемый интерес: в уголках глаз и губ, в расслабленных руках с длинными нервными пальцами…
Вот же черт. Эта хрень действительно происходит.
Ему нужно было отказаться - без всяких вариантов. Тут творилось что-то неладное. Мало сказать, нечестное - теперь это даже неверно, но в принципе! Он занимался чем-то не тем, чем должен был, он лез куда-то совсем не туда, куда нужно, он мог найти что-то, что не хотел бы знать…
Джим улыбнулся, едва скрывая предвкушение.
- С радостью, сэр.
Как он мог пропустить такую возможность?!
Устало шагая к общежитию, Джим вдруг остановился у клумбы и внимательно посмотрел на качающиеся белые головки.
- Эй, вы! - проговорил он почти с испугом. - Это вы наделали? Я же не… я же не, правда? Я же не мог?
Подснежники качали головками в такт ветру. В их хрупком покачивании Кирку виделась насмешка.
«Ты попался, - казалось, шептали они. - Ты нашел то невозможное, которое не сможешь совершить».
- Я не верю в безвыигрышные сценарии, - упрямо сказал он.
Подснежники качали головками и сомневались.
========== Когда осыпались цветы яблонь ==========
На Аллее Научных Достижений в Сан-Франциско росли яблони, регулярно приносящие плоды - они символизировали то, что совершила наука во имя человечества: накормила, одела и дала работу по способностям всем и каждому. Рядом был Парк Науки, где регулярно бесновались дети, лазая по моделям планет, как по джунглям. Яблони уже отцветали, засыпая округу снегом из белых и розовых лепестков; малышня устраивала из них целые салюты, а шебутной ветер гонял по аллее нежные вихри, пахнущие сладкой поздней весной. В здании Центра Ксеноисследований на конце Аллеи проходила конференция с Ёсирой.
Джим припоздал, досдавал последний зачет; Спок должен был ждать его в конце аллеи («у двадцатого дерева справа», конечно же), пропуск и билеты были только у него. Странное волнение гуляло по джимовым венам, и наверняка чертова весна была тому причиной. Девушки становились навязчивее, сам Кирк - все рассеяннее, а тоска по чему-то нездешнему - все выразительнее.
Взметнув очередной вихрь, ветерок шальной любовницей огладил джимовы щеки, бросив ему в лицо горсть лепестков. Кирк прикрыл глаза. За белым сладко пахнущим вихрем он увидел очертания высокой ладной фигуры. Черная шапка волос и плечи в форменке были усыпаны лепестками, кажется, даже за острыми ушами притаилась парочка особенно удачливых; Спок не стряхивал их, как мог бы, он рассматривал что-то в своих руках с пристальным вниманием, и выражение его лица было мягче обычного. Джим сделал шаг и остановился в нерешительности. И вдруг…
Вдруг вулканец, тот самый, над которым Кирк втайне посмеивался, называл компьютером и холодильником, которого изучал и которому улыбался лишь чуть менее раздражающе, чем другим… вдруг Спок поднял ладонь выше и подул на нее, и лепестки с нее взметнулись, закружившись, и отправились в свой полет.
Спок повел плечами, точным и быстрым движением стряхнул летучих «зайцев» с волос и только тут заметил Джима. Лицо его окаменело, но быстро вернулось в привычное выражение внимательной учтивости, конечно же измеряемой в точном количестве градусов вулканской Палатой Мер и Весов. Наверняка режим назывался «максимально этичный градус дружелюбия» или что-то в этом духе. В общем, испортил все впечатление.
- Добрый день, кадет, - отозвался коммандер ровным голосом. - Вы опоздали на семь с половиной минут.
- Досдавал зачет, - легкомысленно пояснил Кирк, слегка раздосадованный сам не понял чем. - Можем идти?
- Разумеется, - кивнул вулканец и зашагал вперед своими будто точно отмерянными шагами. Вот уж действительно!
Джим приотстал, украдкой наблюдая.
В Споке не было ничего необычного или восхищающего, Спок был вулканцем и работал как часы: тик-так, все по расписанию, на каждое движение отмеряно ровно требуемое количество времени, сил и смысла, для спонтанности места не остается. Длинные нервные пальцы - подумаешь, нередкое явление. Темные глаза - тоже. А этой правильности в любом вулканце просто завались, не только в этом.
Так в чем же, мать вашу, дело?
Сложно было признать, что в Споке привлекала сама возможность. Ее нельзя было увидеть, скорее, почувствовать при долгом взаимодействии. Смутный человеческий потенциал, способность чувствовать, выраженная не в эмоциях, но в их тенях, не в жестах, но в их полутонах; затаенная страсть, о которой догадываешься, но которую никогда не видел. И тем больше хочется узнать, есть ли в этой пещере Али-бабы сокровище или это блики, гуляющие по воде пещерного озера.
Джим зажмурился, когда регуляторы потока воздуха между наружными и внутренними дверями Центра принялись обдувать их, чтобы убрать приставучие лепестки. Шагнув на ковровую дорожку и машинально следуя за Споком до турболифтов, он заметил одно коварное белое пятно прямо за ухом коммандера. Будь перед ним девушка - даже инопланетянка, не подумайте, - он без сомнений протянул бы руку и просто убрал, может даже, познакомился и провел время. Но перед ним стоял вулканец. В смысле, все эти культурные замашки с личным пространством, телепатией, межвидовая этическая херня, на которую все молятся…
Кирк фыркнул сам себе, вызвав недоуменный взгляд еще двоих людей в лифте. Ну в самом деле, ему всегда было плевать на эти вещи. Хотя может он просто не вляпывался в по-настоящему неприятные истории, связанные с этим, и вообще. Двое как раз вышли, и в лифте не было никого, кроме них двоих.
«Я же Джим Кирк, я творю херню по зову сердца», - весело подумал он и одним быстрым и точным движением подцепил лепесток, может быть, только слегка коснувшись ушного хряща.
Спок натурально вздрогнул.
- Кадет? - обернулся он. - Извольте объяснить причину нарушения личного пространства.
Это было резко, действительно резко, настоящий выговор. Джим инстинктивно сделал шаг назад, но сразу же принял хитрый и одновременно невинный вид. Как ему это удавалось, и поныне для многих остается загадкой, но факт есть факт - не дурак придумал выражение «на голубом глазу».
- Заблудившийся лепесток, сэр. Нарушил ваш безукоризненный вид, - отрапортовал он с таким видом, что не улыбнуться было невозможно.
