Мери Каммингс
Стеклянные цветы
«Дорогая доченька!
Твое поведение в последнее время, как выражаются в любимых тобой романах, «переполнило чашу моего терпения». Посему я вынужден безотлагательно принять к тебе жесткие и, боюсь, не слишком приятные меры.
Человек, вручивший тебе это письмо, будет, по мере сил, не допускать, чтобы ты снова вляпалась в какую-нибудь историю. То есть никаких наркотиков, никаких скандальных публикаций в газетах и никаких арестов по какой бы то ни было причине.
Этот человек будет жить в твоем доме, всюду сопровождать тебя и числиться твоим телохранителем (кстати, он и вправду специалист в этом вопросе). Разумеется, ты можешь в любой момент отказаться от его услуг — но это означает и отказ от тех сумм, которые до сих пор бесперебойно поступали на твой счет.
Полномочия у него самые широкие, и жаловаться мне на него бесполезно — если ты заявишь, что он тебя изнасиловал, я все равно не поверю (скорее, предположу обратную ситуацию), если же он, что называется, поднимет на тебя руку, то (да поможет ему бог!) сделает не более того, что уже много лет хотелось сделать мне самому, ибо, по моему глубокому убеждению, ты давно заслуживаешь хорошей порки. Ну, а обвинение в краже серебряных ложечек будет выглядеть просто смешно…»
Женщина дочитала письмо, включая подпись: «Твой любящий папа», и растерянно перевела взгляд на сидевшего напротив нее человека.
— Это что, какой-то розыгрыш?!
— Боюсь, что нет.
— Что он, свихнулся, этот старый мудак? Какого черта? Где мой адвокат?! — повысила она голос и тут же осеклась, вспомнив, что кабинет в полицейском участке — не лучшее место для того, чтобы закатывать скандал, особенно после ночи, проведенной в «обезьяннике».
— Адвокат ждет в приемной. Он получил указание не вмешиваться, пока мы не договорим.
От кого указание — спрашивать было лишним. Адвокатская контора «Штернгольц и Майер» представляла не только ее собственные интересы, но и интересы ее отца в Германии (собственно, и услуги адвоката обычно оплачивал он), и любой ее представитель прыгал перед ним на задних лапках.
— Вы хотите сказать, не договоримся?
— Можно и так.
Женщина снова перечитала последние строки письма:
«А вообще — не считай, что наступил конец света. Парень он неплохой — я надеюсь, что вы уживетесь и поладите».
Взглянула на своего собеседника и подумала, что едва ли это получится. Судя по выражению его лица, он придерживался того же мнения.
— Линнет… Имя твое — как журчание ручейка, как перестук капель весеннего дождя, барабанящих по молодой листве: Линнет, Лин-нет… Да и глаза твои цветом точь-в-точь как эта листва. Линнет… Наверное, в тебе течет кровь сказочного народа, тех фей, которые водят по ночам хороводы по зеленым холмам твоей страны. Может быть, твое имя — это часть их волшебной песенки: Линнет… Лин-нет…
Сидевшая в кресле девушка рассмеялась — возможно, потому, что от человека, говорившего это, меньше всего можно было ожидать подобных слов.
Высокий, крепко сложенный, с могучими плечами и бицепсами, он смахивал на портового грузчика или на профессионального футболиста. Черты лица были вылеплены так грубо, что это граничило с уродством, глубоко посаженные глаза казались слишком маленькими на квадратном лице с тяжелой нижней челюстью. Коротко постриженные светлые волосы, густые белесые брови… Лишь голос, мягкий и ласковый, контрастировал с этим неказистым обликом.
— Линнет… Имя твое — словно перепев пташки, одной из тех, которых ты так любишь разглядывать. Возможно, той, которая подарила тебе свое имя? Хотя нет, как выглядит коноплянка[1], я уже знаю — а вот остальных так и не смог запомнить. Кивал, когда ты говорила: «Смотри, кардинал полетел!» — но до сих пор понятия не имею, какой он, этот кардинал…
Брови Линнет сдвинулись, глаза стали настороженными, но стоило ему продолжить, и лоб ее тут же разгладился.
— Линнет… Колдунья моя зеленоглазая. Я уезжаю. Теперь меня не будет долго… очень долго — но ты же не будешь сердиться, правда? — он улыбнулся и покачал головой. — Нет?
Она тоже улыбнулась и покачала головой в ответ. Повторила:
— Нет… Нет…
Казалось, они одни во всем мире. Поросший травой холм, на склоне которого мужчине удалось найти ровный пятачок, надежно отгораживал их от посторонних взглядов. В теплом весеннем воздухе пахло травой и листвой — тем свежим запахом, о котором в городе можно лишь вспоминать; где-то неподалеку пересвистывались птички, а внизу, у подножия холма, начинался лес — недаром это место называлось «Форрест Вью».
На вершине холма появилась женщина в светлом платье. Мужчина нагнулся, быстро поцеловал Линнет в щеку — она чуть поморщилась.
— Ну вот, Линнет — мне уже пора идти. Я постараюсь приехать как можно скорее… постараюсь, Линнет…
— Линнет… — повторила она.
— Ну, как мы тут? — спросила, подходя, женщина. — И как наша малышка Линни?
От этого бодренького «мы» челюсти у него сами сжались, возникло чувство, словно где-то недалеко заработала бормашина.
— Не называйте ее, пожалуйста, Линни, миссис Касслер. Ее зовут Линнет.
— Да, конечно, мистер Берк, Линнет, — торопливо поправилась она.
— Я теперь приеду не скоро. Будет приезжать моя сестра.
— Хорошо, мистер Берк.
Мужчина нагнулся, погладил Линнет по руке, сказал:
— Я ухожу. Счастливо, Линнет.
Она не ответила — внимание ее было целиком приковано к янтарным бусам на шее миссис Касслер.
Кивнув сиделке, он повернулся и пошел вниз по склону холма. Выйдя на огибающую холм дорожку, обернулся, хотел махнуть на прощание рукой, но передумал. Его жена, Линнет Берк, все равно не поняла бы смысл этого жеста — уже второй год она почти не могла ни ходить, ни говорить и во многих отношениях находилась на уровне годовалого ребенка.
Вот и все — теперь они не увидятся очень долго. Если бы Филипп сказал кому-то, что жалеет об этом, его бы, наверное, не поняли. Или не поверили. В самом деле — хоть на какое-то время избавиться от обязанности навещать жену, которая все равно ничего не понимает и едва ли заметит его отсутствие.
Но Филипп знал, что будет скучать. Он уже привык приезжать к Линнет каждое воскресенье, сидеть, держать за руку, разговаривать. Сначала — надеясь, что от какого-нибудь случайного слова или просто от голоса близкого человека нарушенные связи в мозгу Линнет вдруг восстановятся, и к ней вернется память. Потом — просто привык.
