Габриела – настоящая, а не сказочная принцесса. Ее отец – монарх небольшого прекрасного княжества Кордина, в котором кипят нешуточные страсти и зреют гнусные интриги. Жертвой их и становится Габриела. Чудом спасшаяся от похитителей, она теряет память, и, чтобы оградить дочь от повторного нападения, князь Арманд приглашает во дворец в качестве телохранителя близкого друга семьи Рива Макги. Верный чувству долга, Рив соглашается на эту роль, не ведая, что уготовила ему судьба…
Посвящается Марианне Уилман,
потому что она любит и понимает сказки.
Она не знала, почему бежит. Одно было абсолютно ясно – останавливаться нельзя. Если перестанет бежать – пропала. В этой безумной гонке были только начало и конец.
Надо успеть убежать как можно дальше. Инстинкт гнал ее прочь, дальше от преследователей, чтобы расстояние между ними росло – расстояние между ней и… темместом, откуда она начала бег.
Она промокла до нитки, потому что дождь лил не переставая, но больше не вздрагивала ни от ударов грома, ни от ослепительных вспышек молний. Она больше не боялась темноты и грозы. Но тем не менее страх липкой лапой сжимал сердце и гнал ее дальше, хотя все клеточки усталого тела просили пощады, умоляли свернуть с дороги, найти теплое сухое место и затаиться там.
Она не знала, где находится, не знала, откуда бежит. Не помнила этих мест, где росли высокие прямые деревья, стволы которых с одной стороны были оголены ветром. Шум грохочущего поблизости моря тоже не вызывал в памяти ничего, как и запах мокрых травы и цветов, которые ломались под ее ногами.
Она плакала, хотя не отдавала себе в этом отчета. Рыдания сотрясали тело, страх рос в ней, она ничего не чувствовала, кроме страха. Голова была как в тумане, ноги подкашивались от слабости. Как просто перестать бежать, свернуться клубочком под огромным деревом и перестать бороться. Но что-то толкало ее вперед. Не только страх, не только смятение. Это была внутренняя сила, которую никто не мог бы предположить при взгляде на нее, которую она и сама в себе не предполагала. Именно эта сила питала ее, заставляла прилагать нечеловеческие усилия, чтобы продолжать бег. Она не вернется туда, и поэтому надо бежать.
Она не знала, сколько времени бежит, какое расстояние пробежала – одну милю? Десять? Дождь и слезы застилали глаза, поэтому она не заметила приближения автомобиля. Ее ослепил резкий свет фар. Она застыла, как зверек, парализованный ужасом, пойманный в перекрестье ярких лучей. Они нашли ее. Догнали. Пронзительный сигнал, визг тормозов. Как будто надломившись, она рухнула на мокрую землю и лишилась чувств.
– Она приходит в себя.
– Слава богу.
– Сэр, прошу вас, отойдите и дайте мне осмотреть ее. Она может снова потерять сознание.
Сквозь зыбкий туман она слышала голоса. Приглушенные, как будто издалека. Несмотря на полуобморочное состояние, она с новой силой ощутила страх, у нее перехватило дыхание. Ей не удалось убежать. Но нельзя показывать отчаяния. Она пообещала себе это. Выныривая окончательно из пелены забытья, она сжала кулаки, что придало ей некоторую уверенность, и, наконец, медленно открыла глаза. Зрение сфокусировалось, и она отчетливо увидела склонившееся над ней лицо.
Лицо было незнакомым, но оно не принадлежало ни одному из тех. Она бы узнала. Должна была узнать. Она лежала неподвижно, стараясь успокоиться, и всматривалась в полное доброе лицо с курчавой белой аккуратной бородкой, которая контрастировала с совершенно лысой блестящей головой. Глаза проницательные, но усталые и добрые. Когда он взял ее руку, она не оказала сопротивления.
– Моя дорогая, – сказал человек низким приятным чарующим голосом, в то время как его рука гладила ее сжатый кулак до тех пор, пока пальцы не разжались, – вы в полной безопасности.
Он пощупал ее пульс, продолжая пристально смотреть в глаза.
В безопасности. Она осторожно огляделась. Комната была просторной, выглядела элегантной, но она догадалась, что это больничная палата. Сильно пахло цветами и антисептиком.
Немного в стороне стоял другой мужчина.
Скорее всего, отставной военный, о чем свидетельствовала прямая спина. Он был безукоризненно одет. Волосы, чуть подернутые сединой, были все еще темные и густые. Красивое лицо – удлиненное, аристократическое, с суровым застывшим выражением, очень бледное. Бледность подчеркивали темные круги под глазами. Казалось, мужчина не спал много ночей.
– Дорогая, – произнес он, и голос его дрогнул. Он подошел и взял ее за руку, поднес к губам. Ей показалось, что он сейчас заплачет. Твердая мужская рука слабо дрожала. – Ты вернулась к нам, любовь моя. Ты вернулась.
Она не отняла безвольной руки из сострадания, только тихо спросила:
– Кто вы?
Мужчина вздрогнул и посмотрел ей в глаза:
– Как…
– Вы очень слабы, – оборвал его доктор, отвлекая ее внимание. Она видела, как он коснулся рукава мужчины, словно успокаивая. – И не мудрено, ведь вам пришлось пройти через такое, что ваше замешательство вполне естественно.
Она почувствовала, как в ней поднимается мутная волна дурноты. Лежа на спине, она видела, как доктор сделал знак мужчине, державшему ее руку. Ее тело было теперь сухим и теплым, но она ощущала странную пустоту внутри его. Она чувствовала, что очень устала, и больше ничего. Но ее голос оказался неожиданно тверд, когда она заговорила, приковав к себе внимание.
– Я не знаю, где я, – под пальцами доктора пульс скакнул, потом вновь забился ровно, – и я не знаю, кто я.
– Вам пришлось пройти через много испытаний, дорогая. – Доктор старался говорить мягко и убедительно, чтобы не показать своей растерянности. Он лихорадочно размышлял. Нужен специалист. Если память не вернется в течение двадцати четырех часов, нужен специалист. Причем самый лучший.
– Ты ничего не помнишь? – спросил мужчина с подернутыми сединой темными волосами и измученными бессонницей глазами.
Смущенная и растерянная, она делала усилие, чтобы побороть усилившийся страх. И даже попыталась сесть, но доктор мягко и ласково не позволил ей это сделать. И тут она вспомнила: темнота, гроза, она бежит. Внезапный свет фар, парализовавший волю. Она закрыла глаза, пытаясь прогнать страх и обрести спокойствие, не понимая, почему это так важно для нее.
– Я не знаю, кто я. Скажите мне.
Ее голос звучал глухо и безжизненно.
