Одри Маллиган летела по улице как на крыльях. Солнце сияло только для нее. Птицы пели только для нее. Люди улыбались ей. Она любила всех.
Врач подтвердил ее подозрения — она беременна! У нее будет малыш! Сейчас срок еще небольшой, всего-то пять недель, но она уже любила ребенка живущего в ней. Неважно, мальчик он или девочка, он самый дорогой для нее человек. И еще, конечно, мама, отец, сестра и Тедди.
Тедди. Одри улыбнулась. Наверное, он обрадуется. Да-да, конечно, обрадуется. Они ведь собираются пожениться. Нет, Тедди еще не сделал ей предложение — он такой нерешительный, такой застенчивый, нежно подумала Одри, — но теперь, когда она ждет ребенка, их ребенка, он наверняка захочет оформить отношения.
Какой-то зазевавшийся тип, наверное турист, налетел на нее, но Одри ничуть не рассердилась. Она с безмятежной улыбкой приняла извинения и даже любезно объяснила, как пройти к Трафальгарской площади.
Одри зашла в ближайший от своего дома магазин и накупила деликатесов. Она планировала пригласить сегодня Тедди на ужин при свечах. Одри намеревалась приготовить ростбиф, а на гарнир к нему — конечно же йоркширский пудинг. На десерт — фрукты. Поколебавшись, Одри купила бутылку молодого красного сухого вина. Она сделает только маленький глоток — ей теперь надо вести правильный образ жизни, ее малыш должен родиться здоровым. Но символически отметить начало новой жизни — счастливой жизни! — надо непременно.
Свечи догорали на столе. Ростбиф и пудинг обиженно прятались в тени — к ним даже не прикоснулись! Вино в бокалах утратило торжественный рубиновый цвет и стало тревожно-кровавым. Но одиноко сидящая за столом Одри ничего этого не замечала. Глаза ее застилала пелена слез, в ушах стоял злобный крик Тедди: «Дура! Идиотка! Залетела и пускает слюни от радости!». Тедди много еще чего говорил в том же духе, но ошарашенная Одри запомнила лишь начало его гневной тирады и конец: «Только законченная кретинка вроде тебя могла вообразить, что я женюсь на тебе! Ты только посмотри на себя в зеркало! Впрочем, если ты избавишься от ублюдка, я, так и быть, подумаю и, возможно, прощу тебя».
И Тедди ушел, на прощание громко хлопнув дверью. А Одри осталась наедине со своей болью и со своими проблемами. Она не ожидала, что Тедди окажется таким мерзавцем. Негодяем. Подлецом. Мало того что он обманывал ее. Да она и сама виновата — ослепла от любви к нему и готова была простить ему все на свете. Оказалось, он просто использовал ее. Одри глухо застонала… Боже, если на работе узнают, что она несколько раз по просьбе Тедди сообщала ему конфиденциальные сведения… Господи! Она останется без работы, ей будет нечем платить за квартиру, и ее ребенок…
Ребенок! Одри инстинктивно схватилась за живот. Нет, ни при каких обстоятельствах ребенок не должен пострадать! Завтра же она пойдет к Марион Шелли и расскажет ей… Расскажет что? Как она по собственной глупости нанесла ущерб банку, в котором работает? Да Марион уволит ее в два счета! И она, Одри, окажется на улице — в прямом смысле этого слова, потому что за квартиру будет нечем платить. И ребенок… К тому же Тедди недвусмысленно дал понять, что, если она хоть пикнет о том, что он просил ее узнавать, ей не поздоровится.
Одри разрыдалась. Ужин и впрямь знаменовал собой начало новой жизни. Но жизни, увы, не счастливой и безмятежной, а полной проблем, трудностей и лишений.
Несмотря на бессонную ночь, Одри явилась на работу, как обычно, без опоздания. Она работала в банке «Лондон Юнион» уже год. В ее обязанности входило встречать клиентов и направлять их к тому или иному клерку, отвечать на телефонные звонки и соединять звонивших с теми служащими банка, в компетенции которых находится решение того или иного вопроса. Коллеги любили Одри, неизменно доброжелательную и без фальши приветливую.
Но сегодня с Одри явно творилось что-то не то, и абсолютно все это заметили. На участливые вопросы о самочувствии Одри вежливо отвечала: «Спасибо, все хорошо», — и слабо улыбалась. В конце концов ее оставили в покое, и очередной рабочий день потек своим чередом.
Одри держалась. Одри крепилась. Одри старалась не обращать внимания на то, что рабочее кресло сегодня особенно неудобно, ручки и карандаши отказываются писать, нужные бумаги теряются. Свои обязанности она выполняла на автомате, но система то и дело давала сбои. Несколько раз Одри неправильно соединила клиентов, и, когда начальник отдела кредитов выразил свое недоумение ее сегодняшней рассеянностью, нервы у Одри не выдержали. Схватив сумочку, она вскочила из-за стола и выбежала из зала.
Влетев в дверь, на которой красовалась табличка «Только для персонала», Одри пробежала по коридору и остановилась лишь у двери, ведущей на лестницу черного хода. Дверь была заперта — Одри поняла это, только дернув ручку несколько раз подряд. Она заметалась, как будто угодила в ловушку, машинально толкнула боковую дверь и оказалась в каморке, где уборщица хранила свой нехитрый инвентарь и моющие средства.
Одри захлопнула за собой дверь — и только тогда дала наконец волю слезам. Всхлипывая, она трясущимися руками перерыла сумочку в поисках платка. Платка не оказалось, и это отчего-то вызвало новый поток рыданий — вот уж не везет, так не везет! Что же, прикажете вытирать слезы рукавом? — с раздражением спрашивала Одри неизвестно кого.
Нельзя плакать, уговаривала она себя, только не здесь, не на работе. И уж тем более не в моем положении.
Вспомнив о ребенке, Одри заплакала еще горше. В довершение всех несчастий у Одри раскалывалась от боли голова, и сейчас сотрясавшие ее тело рыдания отдавались в висках и в затылке, словно воспаленный мозг перекатывался в черепной коробке, ударяясь о стенки.
— Я ненавижу тебя, Тедди Уильямс! — громко сказала Одри сквозь слезы.
— Эй, кто здесь?! — раздался вдруг женский голос из-за двери.
Одри испуганно зажала рот обеими руками. Кто-то подошел к каморке, в которой скрывалась Одри, и постучал.
— Кто здесь? Что с вами? Я могу вам помочь?
— Нет! — прорыдала Одри, не в силах справиться со своим голосом.
— Откройте дверь! — В голосе женщины прозвучали властные нотки.
— А вы кто? — пискнула Одри, кое-как утирая слезы.
— Я Марион Шелли. А вы?
Одри мгновенно перестала плакать от охватившего ее ужаса — Марион Шелли, управляющая банком! Только этого не хватало!
— Я… я Одри Маллиган, — пролепетала она, открывая дверь.
Марион вошла в каморку и включила свет. Одри увидела себя в зеркале, висящем прямо перед ней. В зеркале, как и следовало ожидать, ничего хорошего не отразилось — щелочки глаз на опухшем красном лице, похожем на кусок сырого мяса.
