Эстер Браун
Последние штрихи
29 июля 1981 г.
Мейфэр[1]
В самом сердце Лондона, рядом с суматошным Сохо и по соседству с клубами для джентльменов, есть прелестный оазис, состоящий из георгианских особняков. Витые ограды, голуби на шляпках каминных труб… Это Хафмун-стрит. Скрытая от глаз в глубинах Мейфэра, она хранит последний секрет лондонского общества столь же надежно, как если бы он был спрятан в дамском декольте. Ведь именно здесь, в доме 34, все четыре этажа занимает единственный уцелевший в Лондоне пансион благородных девиц — знаменитая Академия Филлимора.
Заведение открылось еще в 1880 году: в ту пору все старейшие английские семьи считали за правило помещать сюда дочерей на выданье. Хотя бы на годик — для финишной обработки товара перед тем, как выпустить его на матримониальный рынок. Девицы из «Филлимора» славились уменьем поддержать разговор в любой ситуации (даже если подвыпившие за обедом гости норовят вцепиться друг другу в горло), а кроме того, веселым нравом и безупречной осанкой (шомпол, который они проглотили еще в юности, бережно сохранялся ими до преклонных лет).
Теперь, когда «Филлимор» перешагнул вековой рубеж, интерес к заведению несколько упал. Последний всплеск ажиотажа эти стены видели после войны, с тех пор очередь из желающих превратилась в жалкий ручеек. Возможно, так было бы и до сегодняшнего дня, если бы не леди Диана Спенсер (самая благородная девица, какие только встречались в Англии). Благодаря леди Диане ручеек стал полноводной рекой, и «Филлимор» вновь заполнился жизнерадостными блондинками, мечтающими всего за один годовой курс научиться вести себя, а заодно и домашнее хозяйство.
Хотя обычно пансионерки не слишком спешили на свой «полноценный английский завтрак в восемь утра», бессменная академическая повариха Кэтлин Коннор соблюдала точность: ровно в семь сорок она выходила за дверь, чтобы забрать оставленные для нее шесть бутылок молока. Вот и в то утро (29 июля 1981 года) все было так же, не считая маленького недоразумения. Бестолковый посыльный все перепутал: вместо апельсинового сока, который заказывала Кэтлин, зачем-то притащил коробку мармеладных долек Куперса.
— Мармеладные дольки? Вот ты у меня получишь мармеладные дольки, — проворчала она и принялась одну за другой пристраивать бутылки в объятия своей могучей руки, как вдруг…
Из недр коробки с мармеладом послышалось кряхтенье! Кэтлин вздрогнула и едва не выронила бутылки. Затем она осторожно заглянула в коробку — и буквально потеряла дар речи (а ей, уж поверьте, действительно было что терять). Неужели? Неужели сбылась ее тайная мечта — пусть и таким странным образом? Значит, не напрасно она так долго и так истово молилась — Бог все-таки услышал ее…
Кэтлин оглядела улицу: не обнаружится ли хозяин коробки? Но везде было пусто — доносился только шум машин, несущихся по Пикадилли.
Тем временем коробка снова закряхтела.
— Святая Мария… — крестясь, прошептала Кэтлин и протянула к коробке дрожащую руку.
Леди Франсес Филлимор сидела в столовой, задумчиво прикусив кончик серебряной ручки, и размышляла.
Что делать? Что обычно делают, если девушка неудачно выдерет себе брови воском? На ум приходила только вечно удивленная Марлен Дитрих и обрывки воспоминаний о касторовом масле, которое якобы стимулирует рост волосяных луковиц (или ресниц?). В конце концов Франсес отчаялась и записала в свой список дел: «Посоветоваться с Нэнси». Нэнси, которая заправляла в Академии хозяйством, знала уйму всяких полезных рецептов, в большинство из которых входил солодовый уксус…
Вот что Франсес всегда удивляло: семья ее мужа Пелхэма Филлимора поколениями жила в «благородном пансионе», причем самому Пелхэму все это светское обращение явно давалось с трудом — так же как и всем английским мужчинам, которых она знала. А директриса мисс Вандербильт, возглавлявшая Академию еще со времен черно-белого телевидения? Она и королевских отпрысков могла бы поучить, как правильно есть традиционную ячменную лепешку… Между тем Франсес была уверена, что после окончания ее пансиона у воспитанниц остается масса невыясненных, но при этом жизненно важных вопросов. Например, как вести себя на свидании с незнакомцем. Или как сварганить ужин из пяти яиц и копченой селедки.
Хотя Франсес и любила повторять, что стоит на страже семейного бизнеса, в глубине души она обожала всякие девчачьи глупости. Что греха таить, Франсес всегда мечтала о дочке; увы, у них с Филлимором был только один ребенок — Гектор. Разумеется, она уже давно с этим смирилась и даже выбрала для себя подходящую роль: мудрой тетушки, дающей ценные советы богатым, но слегка заблудшим юным феям, которых отправили на Хафмун-стрит наводить лоск.
В дверь постучали, и вошла Кэтлин — как всегда, ровно в девять. Правда, на этот раз вместо источающего аромат подноса с кофе в руках она держала коробку с мармеладом.
За спиной у нее (легка на помине!) стояла Нэнси, то и дело заглядывая поварихе через плечо. По ее пытливому взгляду в глубь коробки Франсес поняла, что случилось нечто ужасное: либо в службе доставки универмага «Хэрродс» появились шутники, либо какая-нибудь воспитанница опять не уследила за своей бурно плодоносящей кошкой.
Наконец Кэтлин, кусая губы и краснея до самых корней волос, выпалила:
— Извините за беспокойство, леди Франсес. Я нашла это на крыльце.
Кэтлин поставила коробку на стол — и в ту же секунду на Франсес взглянули огромные зеленые глаза. Более очаровательного младенца она в жизни не видела! Сразу было понятно, что это девочка — совсем крохотная, всего несколько дней от роду. Розовенькие губки бантиком, пушистые золотые ресницы… Не сознавая, что делает, Франсес вынула теплый комочек из коробки и принялась укачивать на руках. Боже мой, какая у нее нежная кожица! Прямо персик…
Малышка не издавала ни звука, зеленые глазищи были не по-детски серьезны. Франсес немедленно захотелось плакать, сердце сладко защемило. Этот детский комбинезончик, эти тоненькие пальчики, похожие на лепестки… Франсес придирчиво оглядела малышку с головы до ног: судя по всему, она сыта и довольна, одежда безупречно чистая, на ножках — розовые шерстяные носочки.
— Эй… — прошептала она, пощекотав детскую щечку. — Где же твоя мама?
От ребенка исходили такие мощные флюиды любви, что перехватывало дыхание.
Тут совершенно некстати подскочила Нэнси, которая все это время суетилась вокруг коробки, как курица-наседка.
