Джейн Хеллер
Взрывоопасные сестрички
– Будь сестрица мне не сестрой, а мужем, я бы развелась с ней.
– У тебя нет мужа, Дебора, – напомнила мне мама. – Тебе сорок три, и ты все еще не замужем.
Я почти физически ощущаю, как ее разочарование сочится по телефонным проводам.
– Я имею в виду наши с Шэрон отношения, мам, – поясняю я. – Если у тебя несовместимость с супругом, с ним можно развестись, но если у тебя несовместимость с сестрой, ты связана с ней пожизненно. По-моему, это Несправедливо.
– Что именно, милая?
Моя мама вовсе не старая маразматичка, но она категорически не желает ничего понимать, когда речь заходит о двух ее дочерях и их вечных сварах. Она говорит о своих «девочках» так, будто мы с Шэрон живем как шерочка с машерочкой, и не берет в толк, что у нас с сестрой нет ничего общего, кроме родителей. Мама полностью игнорирует наши дрязги, ссоры, ябеды и взаимные выпады. И делает вид, словно не замечает, что мы с Шэрон месяцами, даже годами практически не общаемся друг с другом.
– Не важно. Я имею в виду развод с Шэрон. В данный момент развод с ней был бы не бог весть каким событием. Все уже и так развелись с ней.
Ну, не совсем все. По правде говоря, с моей сестрицей развелись трое мужчин. Муж номер один был летчиком «ТВА». Во время длительной стоянки в Париже влюбился в служащую аэропорта и больше домой не вернулся. Муж номер два оказался многоженцем, зарегистрировал брак с четырьмя женщинами в четырех штатах и в настоящий момент отбывал длительный тюремный срок. Муж номер три, лихой парень, решил, что больше не хочет быть парнем, и на свой сорок четвертый день рождения заявил о намерении сделать операцию по перемене пола. Ну так позвольте спросить: стоит ли удивляться, что Норман, восемнадцатилетний сын Шэрон от многоженца, предпочел военное училище университету Сиракьюса и стал единственным кадетом-евреем за всю историю этого заведения?
Не то чтобы мой собственный список достижений менее впечатлял. Может, Шэрон и любительница скоропалительных замужеств, готовая идти под венец с каждым, кто попросит, но я тоже связывалась не с самыми подходящими типами. Вроде того биржевого маклера, который последние полгода нашей связи кувыркался с моей лучшей подругой на ее водном матрасе. Или компьютерщик-программист, купивший мне бриллиантовое кольцо от Картье, оказавшееся на поверку дешевкой с цирконием, приобретенной у уличного торговца. Или коммивояжер, выкрикивавший имена других женщин всякий раз, как мы занимались сексом. При этом он, видимо, надеялся убедить меня, будто это из-за того, что он страдает синдромом Туретта. Как я уже сказала, мои мозги не слишком хорошо работают, когда речь заходит о мужчинах, но я, по крайней мере не выходила замуж за этих ничтожеств.
– Возвращаясь к юбилею, – произнесла моя мать, отрывая меня от воспоминаний. – Ты ведь прилетишь на него, дорогая, правда? Мне не каждый день исполняется семьдесят пять.
Причиной ее междугородного звонка этим воскресным январским днем было желание проинформировать меня, что Шэрон, дражайшая моя сестрица, устраивает в следующем месяце для мамы праздничный ленч по случаю ее юбилея и от меня ждут, чтобы я бросила все и примчалась туда. И не имеет ровным счетом никакого значения, что я живу в тысяче миль от них, на Манхэттене. И наплевать, что у меня весьма ответственная работа сценариста в широко известном телевизионном сериале «Отныне и впредь». И совершенно не важно, что у меня намечается роман с одним из ведущих актеров сериала, и меньше всего мне нужно в самый ответственный момент наших с ним отношений уезжать из города. (Да, в прошлом мне не везло в любви, но надежда умирает последней.) Судя по всему, Шэрон решила – не посоветовавшись со мной, естественно, – что празднование будет во Флориде, где живут они с мамой.
– Пожалуйста, Дебора! Мне очень хотелось бы, чтобы обе мои девочки были тут, – настаивала маменька.
– Да ведь твои девочки не разговаривают друг с другом добрых два года, с тех пор как поцапались из-за Лестера.
– Кого?
– Лестера. Третьего мужа Шэрон. Того самого, что выглядел в ее белье лучше, чем она сама.
– Ах, этого…
– Да. Когда она порвала с Лестером, я лишь заметила, – поскольку мне не все равно, – что ей не следует стремительно выскакивать замуж, ибо очень важно сначала узнать мужчину получше. И что она мне ответила? «Тебе просто завидно, Дебора, потому что ты сможешь привести мужчину к алтарю, только если заплатишь ему». Я в ответ брякнула что-то не менее глупое, и она швырнула телефонную трубку. Вообще-то отчасти это облегчение – не разговаривать с ней два года. Как ремиссия во время болезни.
– Чушь! Вы с Шэрон сестры, а сестры должны общаться друг с другом. На дне рождения их матери, в частности.
– Если я приеду, то мы непременно пообщаемся, только это будет обычная история. «Привет, Шэрон, отлично выглядишь», – скажу я. А она ответит: «Ты тоже, Дебора, хотя мне казалось, что накладные плечи отошли в прошлое вместе с Джордан Кроуфорд». И тогда мне придется нанести ответный удар: «Да, но, к счастью для тебя, Шэрон, бюстгальтеры, увеличивающие грудь, снова в моде». Это будет ужасно, мам. Уж поверь.
– А ты поверь, что приятно удивишься, если приедешь. Думаю, Шэрон обрадуется, если ты приедешь.
– Ой, мам, – вздохнула я, желая, чтобы она меня все-таки услышала. – Шэрон была бы рада, если бы я оказалась в Могадишо.
– Дебора!
– Я лишь пытаюсь сказать, что она любит меня на расстоянии, и это чувство взаимное.
И это грустно, на самом-то деле. Шэрон старше меня на два года, практически ровесница. Нам бы следовало быть лучшими подружками, самыми близкими и неразлучными, но по какой-то причине она меня ненавидит. Всегда ненавидела, и я не знаю, чем вызывала такое к себе отношение. Да, Шэрон первенец, а первенцы часто ненавидят маленьких пискунов, с которыми вынуждены делиться игрушками, друзьями, родителями. Как и многим старшим детям Шэрон говорили, что она не может пойти в кино, или в «Макдоналдс», или на школьный пикник без своей младшей сестренки, которая непременно начинала капризничать и портила весь кайф. Но в детстве я обожала Шэрон и любила таскаться за ней везде и всюду. Я поклонялась сестре, восхищалась ею, пыталась подражать ее манере говорить, походке, одежде. Благодарная Шэрон за то, что она присматривает за мной, я чувствовала себя обузой для нее, о чем не раз ей и сообщала. Почему же все это не считается? Почему Шэрон принесла свою нелюбовь ко мне и во взрослую жизнь? Зачем ей нужно постоянно поддевать, унижать меня и вообще цепляться ко мне всякий раз, как мы видимся? Более того, ну почему я все время реагирую на выпады Шэрон, позволяя ей нажимать на нужные кнопки, как изволят нынче выражаться? Почему я всегда отвечаю на колкость сестры колкостью, а потом отступаю под натиском ее кипящей ярости? Не пора ли положить этому конец?
