Он погрузил последнее полотно в фургон, потом еще раз проверил, тщательно ли уложены холсты и не пострадают ли они во время перевозки. Ему ни к чему были случайности, поэтому он хотел сам отвезти картины вместо того, чтобы воспользоваться курьерской службой, как предлагал Лео.
– Так гораздо безопаснее и удобнее, Зак, – убеждал его Лео по телефону. – Они все упакуют как надо.
– Предпочитаю это сделать сам.
– Ты просто сумасшедший! Там работают специалисты. Они…
– У меня уже однажды пострадала картина, когда тот, кто ее нес, уронил холст, упал на него сам и прорвал его, задев ногой. Больше я никогда никому не доверю свои работы, и сам привезу их в Лондон.
– Упрямый зануда! – заявил Лео, но не переубедил Закари, который долго и трудно приходил к какому-либо решению, но, приняв его, уже не менял, что бы ему ни говорили. Он считал, что может полагаться только на собственные силы, и жизнь не раз подтверждала правильность его убеждения.
Закари Уэст был довольно мрачным, независимым человеком высокого роста, с жесткими черными волосами, резкими чертами лица и твердой линией подбородка.
Все вместе это придавало ему почти угрожающий вид, хотя он не подозревал о производимом впечатлении, даже когда ловил на себе косые взгляды прохожих на улице. Закари вообще редко замечал других людей. У него не было времени ни на что, кроме своей работы.
Он редко ездил в Лондон, и почти год в его жизни не было женщин – с тех пор как обнаружилось, что его последняя подружка встречается еще с кем-то помимо него. После резкого объяснения они расстались. И Закари вспоминал о ней лишь, когда случайно находил в доме ее платок, все еще пахнущий духами, расческу или тюбик губной помады.
Нахмурившись, он выбрасывал вещи, но в течение какого-то времени яркие, блестящие глаза Дейны, ее соблазнительные губы словно витали в воздухе, как улыбка Чеширского Кота. Бесконечная упорная работа помогала ему освобождаться от воспоминаний.
Если Закари не писал, то занимался садом или огородом, возился с курами, так что у него всегда были свежие яйца. Когда куры переставали нестись, он резал их, и куриное мясо дополняло его меню. Он жил очень скромно, сам себе стирал и убирал дом.
Коттедж был построен в царствование королевы Анны для отставного морского капитана, которому не хотелось расставаться с морем. Фасад смотрел на побережье Суффолка, открытое всем ветрам. Во время урагана старые бревна стонали и скрипели, словно корабельные доски при шторме на море. В окружающем ландшафте ничего не изменилось за последние триста лет: местность оставалась дикой и пустынной – неприветливое море с одной стороны, поля с извилистыми дорогами между ними – с другой.
В миле от коттеджа Уэста находилась деревня Тэйретон, а ближайший городок Уинбери – еще в двадцати минутах езды от деревни. Изолированность этого места и привлекла Закари – здесь никто не мешал ему работать, ничто не отвлекало от любимого дела. Когда нужно было купить что-то, чего не было в деревенской лавке, например краски или холсты, он всегда мог доехать до Уинбери и здесь свернуть на дорогу, ведущую к Лондону, что он и собирался сделать сегодня вечером.
Начинало темнеть, когда Закари вышел из дому, запер за собой дверь и посмотрел на потемневшее небо. Для сумерек еще было рано. Не принесут ли дождь эти тучи? – подумал он. Его не прельщали длительные поездки во время дождя, особенно ночью. Нахмурившись, Закари взглянул на часы. Ему следовало быть в Лондоне около семи. Если повезет, дождь до тех пор не начнется.
Ведя машину, он с неудовольствием думал о будущей выставке и обо всей той суматохе, которой она будет сопровождаться. Лео, напротив, обожал суетливых журналистов, многолюдные приемы, даже искусствоведов с их порой нелестными отзывами и богатых умных друзей. Закари же все это ненавидел!
Его пугала предстоящая шумиха, ему казалось, что не следовало соглашаться на предложение Лео. Хотя это была третья персональная выставка Закари, но в течение вот уже длительного времени он нигде не экспонировал свои работы.
Не будучи портретистом, он не нуждался в богатых заказчиках. Пейзажи, натюрморты – его вещи ценились специалистами и хорошо продавались, они были понятны людям и не требовали дополнительных объяснений…
Вдруг краем глаза Закари заметил мелькание чего-то белого над живой изгородью вдоль дороги и инстинктивно повернул голову. Светлое пятно бросалось в глаза даже в наступающих сумерках.
– Черт возьми!
Он прищурился, но не смог определить, что же это такое. Листок бумаги, колеблемый ветром? Птица? Например, сова? Теперь их не часто можно увидеть. Они нравились Закари, и ему было жаль, что их осталось так мало.
Фургон замедлил ход. Закари начал всматриваться и в какой-то момент почувствовал испуг: белое пятно поплыло с другой стороны изгороди параллельно движению его машины. Нет, это была не птица.
Закари не верил в привидения и не терпел того, что не мог объяснить. Как художник с тренированным глазом он хорошо знал, что могут возникать иллюзии, обман зрения при определенном освещении или обстоятельствах. Объяснение обязательно должно быть, но какое?
Его фургон почти остановился у ворот, через которые он увидел сад, обсаженную деревьями дорожку и светлый, размытый силуэт большого дома. Белое существо тоже приблизилось к воротам и повернуло к дому.
Тут Закари неожиданно понял, что это было, и сердито рассмеялся, почувствовав себя одураченным. Еще немного, и он поверил бы, что видел призрак!
Но это оказалась девушка – невысокая, стройная, с длинными прямыми темными волосами. Она шла, повернув голову в сторону дома, и художник не видел ее лица. Поэтому-то, когда она была за изгородью, он и не понял, что следит за человеческим существом. В сумерках было видно только ее белое платье с длинными широкими рукавами. Вот девушка повернула назад, подошла к калитке в изгороди и посмотрела на дорогу. Ее стало хорошо видно. Она равнодушно взглянула на Закари и его фургон, затем устремила взор темно-синих глаз на дорогу в Уинбери.
Поморщившись, Закари поехал дальше. Если бы он не торопился, то остановился бы и спросил девушку, действительно ли она человек или маленькая колдунья, зачаровывающая людей при наступлении сумерек? Но он тотчас же посмеялся над собой: “Успокойся! Прекрати придумывать всякую чепуху! В такое время суток воображение может рождать самые невероятные фантазии, особенно когда ты возбужден!»
Она, конечно, не была ни привидением, ни колдуньей, но обладала странной, неземной привлекательностью. Закари не мог выбросить ее из головы, ему хотелось побольше узнать о ней. Что она делала одна в сумерках в саду? Кого ждала? Возлюбленного? Вряд ли. В ее поведении чувствовалось нетерпение, ее глаза смотрели на дорогу с напряжением. Но интуиция художника подсказывала Закари, что в ее ожидании не было ни чувственности, ни, страсти. На лице отражалось что-то совсем другое.
