Давай заново
Тата Чепурнова
Глава 1
Что бы ни случилось — я буду тебя жалеть,
Мой жилет впитывает твои слёзы уже столько лет.
И не перестану тайно тобой болеть,
Продолжая этот бесконечный балет.
(с) Та сторона — "Френдзона."
Я набираю выученные наизусть цифры его номера и долго слушаю, какое-то нудное звуковое сопровождение вместо гудков, при этом закипая от злости и перспективы остаться неуслышанной.
«Зачем ставить мелодии?» — всегда задаюсь этим вопросом. Они ведь никак не развлекают во время ожидания ответа абонента, а порой сильно раздражают. Будто на том конце провода над тобой посмеиваются, вот послушай что-нибудь пока я занят, сплю или просто не хочу тебе отвечать.
— Да-а-а, — звучит протяжный с хрипотцой голос.
— Фу-у-у, Крутилин, ты как кролик, — невольно морщусь, осознавая чем занимается в данный момент мой друг. — Как тебе не позвонишь, так ты с кем-то кувыркаешься. У тебя вообще бывают выходные в твоём сексуальном графике?
— Занозина, отвали, я немного занят.
— Я Зановская, кретин, — попытка огрызнуться не увенчалась успехом, Андрей сбрасывает звонок. А мне вдруг становится непонятно, с какой это стати я так нервно реагирую, на то что он по привычке обратился ко мне с очередным прозвищем.
Это тянется ещё со второго курса. Когда я восстановилась после академа в университете, потеряв целый год в разгульной жизни, а в конце первого и вовсе уйдя в отпуск, я попала в группу к молодняку, где студенты были моложе меня на пару-тройку лет. За что сразу схлопотала от однокурсников прозвище «старшина».
Больше всех изгалялся конечно же знаменитый Крутилин, который называл себя предельно просто «Крут». Очень амбициозный, самовлюблённый, а главное «скромный» молодой человек. От него я никогда не слышала своего настоящего имени, он изо дня в день упражнялся в сочинительстве для меня псевдонима: Крендель, Ксенон, список был бесконечен. Но чаще всего он меня идентифицировал, как Занозу или всякими производными от этого нелицеприятного слова. Ну, не мне жаловаться, ведь я оправдывала его на все сто — находя и вляпываясь в очередную проблему, а вляпываться в них у меня был прирождённый талант. Чего скрывать, вся моя жизнь напоминала мексиканский сериал с лихо закрученным сюжетом, без чёткого сценария, но с многочисленными неординарными поворотами.
Мой эгоизм и отсутствие друзей женского пола, толкали меня на вываливание всех возникающих заморочек именно на Крутилина. С таким раскладом он со временем свыкся, но при очередных ночных, и обязательно слезливых визитах, заявлял:
— Как же ты меня достала! Угораздило же завести с тобой дружбу.
А сдружиться нам угораздило внезапно, но сильно и самоотверженно. Дружить с мужчиной сложно, но можно. Даже с тем у кого характер не подарок. Андрей всегда оправдывал своё нутро скорпиона, жалил всех и каждого, и словом и не редко даже делом. Но мы, козероги тоже не пальцем деланы.
— Нет уж, Крут, я тебя в покое не оставлю теперь. Надо соответствовать имиджу занозы в твоей заднице.
Спустя полчаса, моё не совсем трезвое тело стоит у дверей квартиры Андрея. Я колочу в неё с невероятным энтузиазмом, не боясь разбудить соседей, изредка потряхивая в воздухе кулаком, избавляя мышцы от боли. На часах далеко за полночь, а моё воспитание оставляет желать лучшего, а душа требует продолжения банкета. Шампанское заканчивается и это означает, что отступать некуда.
Дверь неожиданно распахивается и я грузно вваливаюсь в коридор. На меня с плохо скрываемым раздражением смотрит Андрей, одетый в одни боксеры.
— И снова здравствуйте! — я икаю и растягиваю губы в извиняющей улыбке. — Я наверное помешала. Да?
Ладонью скольжу по взмокшему торсу, ощущая липкую влагу пота и похоти, которая проступила явно не от занятий чем-то наивным. Широкие плечи мерцают в тусклом свете всё теми же влажными намёками, зазывая их собрать с кожи, вобрать в себя как предрассветную росу. Невольно морщась, выдыхаю застрявший где-то поток воздуха, но не от отвращения, а от того что кровь отхлынув от щёк, устремляется к животу, разрастаясь тягучим томлением по упругому мужскому телу, чужому, но очень хорошо сложенному.
— Не то слово. Ксюник, любимый мой, катись домой, — Андрей умоляюще смотрит мне в глаза, то накручивая мои длинные волосы на кулак, то откидывая их за спину.
— Я эту крашеную неделю крутил. Ты представляешь, у меня секса неделю не было, мои яйца скоро можно будет вместо бубенцов использовать.
— Сочувствую, но сегодня его по ходу точно не будет.
Виновато выглядываю из-за его плеча и указываю своим любопытным носиком направление, побуждая повернуться навстречу неизбежному. Он тут же получает резкий удар по лицу от миловидной и по всей видимости действительно крашеной блондинки. Сначала в коридоре повисает звук пощечины, хлесткий с отголоском разочарования. Затем мимо нас проносится шлейф цветочного аромата, окутывая тяжёлым дурманом. Финальным аккордом становится хлопок двери потерявшийся в досадном возгласе.
— Ксюха-а-а, — гремит растянутая недовольством фраза. — Ты не заноза, ты геморрой на мою бедную голову.
Андрей усаживается прямо на полу, вытянув босые ноги вперёд, так что они едва не задевают зеркало шкафа, опершись спиной о стену, устало закрывает глаза.
— Андрюш, геморрой проблема жопы, а не головы, — зачем-то вставляю я свои не далекие познания в медицине.
— Ты сама по себе одна сплошная проблема. Вот были же времена без тебя прилипалы. Ну-у-у, почему у тебя нет подруг, как у всех нормальных баб? — Андрей обречённо хватается за голову, запуская пальцы во взлохмаченные вихры тёмно-русых волос, вытряхивая из них наваждение в моем лице.
— Я ненормальная!!! — не удержавшись от возможности погримасничать, скашиваю к переносице глаза, зря стараюсь, Андрей и не смотрит на меня, жмурясь совсем не от удовольствия.
— Спасибо за откровенность, я постараюсь учесть.
— Не постарайся, а учти. Лучше предложи даме выпить, — допив шампанское, без приглашения снимаю куртку и прохожу на кухню. — Неприлично ты себя ведешь, никакого гостеприимства.
— Неприлично врываться по среди ночи и срывать мне такой долгожданный трах. Дама выискалась, гляньте на неё. Ты же в стельку пьяная!
Бурчит у меня где-то за спиной Андрей, в то время как я уже вовсю хозяйничаю в просторах его холодильника. Что-то неразборчиво лепечу с набитым ртом, старательно жуя и изредка прикрывая ладошкой губы, чтобы хоть как-то скрасить столь неэстетичное поедание роллов.
Прожевав, наконец торжественно объявляю:
— Я официально свободна. От меня ушёл Вадим, — выходит на удивление бодро и без щемящей сердце боли. Я даю оправдание своему спокойствию, лишь состоянием изрядного подпития, четко желая подбавить градус.
— Это ужасно, — его лицо действительно превращается в печальную гримасу, естественно теперь ему предстоит терпеть меня в разы чаще и больше.
— Это сочувствие или сарказм?
Загадочно ухмыльнувшись, перехватывает с тарелки последнюю рисовую вкусняху, отправляя её целиком в рот. От такого зрелища сложно оторваться, особенно когда он облизывает поочерёдно сначала подушечку большого пальца, а затем указательного. Во рту как-то сразу пересыхает. Я беру со стола бутылку чуть позже пожалев, что рискнула выпить её содержимое. Кисловато-терпкий напиток искажает моё лицо, наверняка превращая его в сморщенный чернослив.
— Что это за дрянь?
— Сливовое вино, — Андрей выхватив бутылку из моих неблагодарных рук, жадно утоляет жажду.
— Есть что-нибудь менее пафосное?
Андрей не спешит отвечать, усердно опустошает бутылку, допивая вино прямо с горла. Закончив сие действо, обсушивает губы тыльной стороной ладони, которые теперь становятся почти алыми, может от выпитого "красного", а может от того, что он тщательно утирал их.
