Бракованные
Лина Манило
Пролог
Пять лет назад
Арина
– Ариша, ты же помнишь: синяя Лада, у дяди Валеры пышные усы, – жужжит в трубку ответственная Катя, моя старшая сестра. – У меня работы много, а он тебя заберет.
Толкаю плечом тяжелую дверь со старомодными узорами, выхожу из музыкальной школы и выпадаю в царство тихого зимнего вечера. Небо очень темное, затянутое пленкой облаков. Они такие плотные, что ни одной звездочки не видно, но я все равно смотрю в надежде увидеть хоть что-то. Только это бесполезно. Неужели уже так поздно?
– Слушай, может, я сама? Тут всего восемь остановок на автобусе. Ну, что со мной случится?
– Нет, нет и еще раз нет! – буквально вижу, каким недовольным становится лицо сестры, хоть технически это невозможно. – Не ставь меня в неловкое положение. У дяди Валеры, знаешь ли, и другие дела есть, кроме твоих демаршей независимости. Все, ничего не хочу слушать! Я его попросила тебя встретить, он приедет, а ты подожди.
Катя тарахтит, а у меня уши закладывает. Вот в этом вся моя сестра: надавить авторитетом и заболтать до смерти. И приходится согласиться с ней, иначе голова кругом пойдет.
– Ла-а-адно, – протягиваю и иду в сторону школьной парковки. – Но вообще не надо было никого просить… я бы сама замечательно добралась. На автобусе!
– Ой-ой, какие мы взрослые и самостоятельные, – хмыкает в трубку Катя, а на заднем плане мама громко объявляет, что у нас на ужин ростбиф и мой любимый торт. – Слышала? У кого-то ведь сегодня праздник. А этот кто-то спорит и нервы мне треплет!
– У меня сегодня День рождения, – улыбаюсь, и от одной мысли о торте слюна вырабатывается с удвоенной силой. – Я бегу уже, бегу!
Кладу трубку, запихиваю телефон в карман теплого пальто, удобнее подхватываю футляр с любимой скрипкой и просто жду. Зима в этом году выдалась волшебная, и я поднимаю голову, жмурюсь, абсолютно счастливая, и, высунув язык, ловлю им снежинки. Они тают, смешно щекочут язык. Весь мир сейчас кажется огромным и прекрасным: и шапки снега на ветвях деревьев, и люди, укутанные по самый нос шарфами, и спешащие мимо автомобили, вывески магазинов, и высокий шпиль делового центра впереди. Мое настроение взлетает до небес, и даже ледяная корка под ногами не снижает градуса радости в моем сердце.
До Нового года чуть больше двух недель, и вот уже месяц мое настроение прыгает от отметки «замечательно» до пометки «великолепно». А еще у меня сегодня День рождения, и в школьном рюкзаке помимо нотных тетрадей, карандашей, ручек и блокнота для заметок лежит коробка конфет и открытка, подписанная всеми ребятами из моего музыкального класса. Чего мне только не пожелали! Здоровья, радости, счастья. А конфеты мои любимые – птичье молоко, и я никак не могу дождаться момента, когда гордо поставлю коробку на стол, и мы всей семьей будем пить чай и рассказывать друг другу смешные истории. Люблю ли я кого-то сильнее своей маленькой семьи и наших домашних вечерних посиделок? Кажется, нет.
Переминаюсь с ноги на ногу, жду дядю Валеру и тоскливо смотрю на автобусную остановку, куда чуть ли не каждую минуту бодро подъезжают маршрутки, увозя людей в разные концы города. Иногда меня раздражает, что мама и сестра никак не хотят понять, что я уже выросла. Мне ведь уже пятнадцать, неужели они не понимают? Но похоже, проще смириться, чем каждый раз спорить, хотя я и пытаюсь раз за разом настоять на своей взрослости и самостоятельности.
Запыхавшийся дядя Валера – родной брат моей мамы – приезжает спустя пять минут, и выглядит таким взъерошенным, словно все это время не в машине ехал, а бежал марафон. Даже его всегда аккуратные усы слегка топорщатся.
– Не замерзла, куколка? – спрашивает, когда занимаю место рядом и осторожно укладываю драгоценную скрипку на коленях.
– Чуть-чуть, – тянусь и целую большого доброго дядьку в щеку.
– У меня печка кочегарит на всю катушку, – добродушно улыбается дядя Валера, а я чувствую, как душное тепло проникает под плотную ткань пальто. – Расстегнись, ехать долго, еще упаришься.
– Долго?
– На Ленинском ремонт дороги, а на Кирова – авария. Дороги обледенели, так что поедем через ЦУМ и по Объездной прямехонько домой. Чуть дольше, зато безопаснее.
Я слушаюсь, кое-как скидываю пальто, прячу смешную шапку с кошачьими ушками в рукав и откидываю одежду на заднее сиденье, на котором у дяди Валеры привычное кладбище очень нужных вещей. Сколько я себя помню, мой дядя всегда был собирателем разного хлама. Помнится, когда на уроках литературы читали Гоголя, я на месте Плюшкина видела именно дядю Валеру. Зато с ним весело, и всю дорогу он развлекает меня байками из своей жизни, травит безобидные, но очень веселые анекдоты, а я хохочу, не останавливаясь, и вытираю слезы, крепче хватаясь пальцами за футляр скрипки, чтобы она не упала на пол.
– Так, свернем здесь, – дядя Валера всматривается в дорогу, решает, каким путем доехать проще и лучше. – Ага, сюда, тут меньше машин.
– Может, лучше вот так? – указываю рукой и очерчиваю хорошо освещенный участок дороги. – Там, вроде, тоже ничего…
– Да ну! – смеется. – Я этот город как свои пять пальцев знаю, доверяй своему старому дядьке.
– Старому? Вы что!
Я еще что-то хочу сказать, ляпнуть какую-то чепуху, вот только свет чужих фар бьет прямо по глазам, и все мысли обрываются. Сначала это просто свет, но следом раздается резкий возглас дяди Валеры, звук глухого удара и скрежет металла. Единственное, что я успеваю заметить: сетка трещин на лобовом стекле. Оно идет рябью, а после что-то буквально толкает меня в сторону и выбрасывает вперед под чьи-то оглушительные крики.
Иногда мне снилось, что лечу, а после с громким стуком падаю в глубокую яму, но я никогда не думала, что летать настолько больно. В голове только одна мысль: кажется, я не успею сегодня на ужин. И так обидно становится… Сначала приходит тишина. За ней темнота, а уже после боль. Она в каждой клетке тела, в каждом нервном окончании. Снег набивается за шиворот, я открываю и закрываю рот в попытке закричать, сделать хоть что-нибудь, но боль оказывается сильнее, и я проваливаюсь в зыбкую пустоту, в тепле которой так здорово плавать. Нырять рыбкой. Подплываю к берегу, чтобы через мгновение снова пойти на дно.
Не чувствую тела, но где-то на задворках почти потухшего сознания слышится голос. Тихий, он зовет меня, манит к себе, увлекает в туманные дали. Кажется, голос мужской, но совсем мне незнакомый. Я абсолютно точно не знаю ни одного человека с таким же красивым голосом. Моргать больно, шевелиться страшно, но чем дальше, тем все больше шума врывается в мой тихий покой. Нет-нет, я не хочу просыпаться, и цепляюсь за остатки марева, пытаюсь спрятаться в его безопасности. Ведь если я проснусь, мне будет снова больно. Боль невыносима. Не хочу ее больше испытывать.
– Тут девушка, молоденькая совсем, – обрывками втекает в сознание чей-то громкий крик. И следом: – Подожди, мелкая, сейчас скорая приедет.
Во рту пустынная сушь, в горле пожарище, и я разлепляю губы, но ни звука не в силах произнести.
– Ну-ну, не дергайся. Вдруг у тебя позвоночник сломан? – все тот же прекрасный голос, и уже кому-то другому, в сторону, громче: – Да мать вашу, где эта долбаная скорая?!
Я хочу попросить у незнакомца еще немного слов – они меня обязательно успокоят, но рот мой онемел. Вместе со слухом, ко мне возвращается и боль, и это убивает. Что происходит? Кто я? Где… Где дядя Валера?! Что с ним?! У меня почти нет сил волноваться о ком-то, когда внутри полыхает личный ад, но я пытаюсь позвать дядю, только ничего не выходит. Он же жив? Жив? Скажите мне, что с ним все хорошо, пожалуйста…
– Господи, бедняжка…
– Такая молоденькая и уже наверняка инвалид.
– Кто-то знает эту девочку?! Надо родителям сообщить…
– Скрипка! Скрипка! Поднимите скрипку.
