ПРОЛОГ
Темный Лорд.
Бог Солнца.
Анархист.
Он умирает, я знаю. Розоватая слюна вокруг его рта подтверждает это. Тонкие капилляры, словно нити красной ваты, оплели белки его глаз. Он руками хватается за воздух, как будто пытается ухватиться за саму жизнь, но пальцы смыкаются вокруг... ничего.
— Чертова сука. Я... бл*дь... убью тебя!
— Карина?
Ахнув, я роняю мобильник.
Передо мной Вульф-Холл, окутанный пеленой утреннего тумана. Темные, увитые плющом башни вздымаются вверх из тумана, разделяя западное и восточное крыло академии. Роса покрывает лужайку, которая тянется между изгибом гравийной дорожки и внушительным входом в здание, и травинки блестят так, будто покрыты бриллиантами.
Рядом со мной Мара Бэнкрофт, любимица Вульф-Холла, изогнув бровь, протягивает мне телефон, который я только что уронила. Сейчас только половина седьмого утра, но на ее лице безупречный макияж, и ни одна прядь черных, как смоль, волос не выбилась из прически. Впрочем, как и всегда, она словно готова к съемке.
— Воу, девочка. Я лишь спросила, поедешь ли ты домой на весенние каникулы.
Мара улыбается, потому что для нее возвращение домой означает воссоединение со своей отвратительно богатой семьей в Хэмптоне. Для меня же возвращение домой… что ж, для меня пути домой нет. Вульф-Холл с его пыльными коридорами, бесконечными узкими лестницами, жуткими витражами и потайными комнатами теперь стал для меня домом.
В то время как большинство старшеклассников мечтают о боди-шотах в Кабо во время весенних каникул, у меня здесь есть все, на что я могу надеяться: какое-то подобие нормальной жизни. Безопасность. Убежище.
В Нью-Гэмпшире, возможно, и наступает весна, но академия, расположенная на вершине горы посреди национального парка, оттаивает чуть дольше, чем весь остальной штат. Я прижимаю к груди чашку с кофе навынос, используя его тепло, чтобы отогнать утренний холод.
Я не новичок в правилах, привыкла жить по ним. Но есть правила, которые иногда можно преступить, и правила, которые можно нарушить. В Вульф-Холле строго следят за тем, чтобы ученики оставались на территории академии в течение недели. В выходные нам разрешено бродить по Маунтин-Лейкс, городку у подножия горы, на которой мы живем. Но с понедельника по пятницу мы должны оставаться на месте, где нас могут видеть преподаватели.
Однако наш тайный спуск с холма на «Гелендвагене» Мары обычно не замечается. Любой преподаватель, проснувшийся достаточно рано, чтобы застать нас выезжающих со студенческой парковки, обычно ничего не говорит. Отказ от кофеина — гарантия того, что мы будем ворчать до полудня, а они скорее закроют глаза на наши отлучки, чем смирятся с этим.
— Нет, останусь здесь, — говорю я. — Мой младший брат — настоящий кошмар. В Уичите я не смогу выполнить ни одного задания.
— Господи Иисусе, как холодно. — Мара берет меня под руку и тянет, заставляя идти быстрее. Гравий хрустит под подошвами наших кроссовок. — Весенние каникулы — это не выполнение заданий, а чрезмерная выпивка и поцелуи с незнакомцами где-нибудь на пляже. Ты разве не читала руководство?
— Какое руководство?
Мара подмигивает мне.
— В том-то и дело. Его нет, но обязательно должно быть. Что думаешь о таком названии? — Подруга продолжает манерным голосом, подражая произношению высших слоев общества: — «Главное руководство для подростков, как выжить в школе-интернате и при этом научиться развлекаться».
Мара ведет беззаботную жизнь. Как и большинство студентов Вульф-Холла, она никогда ни в чем не нуждалась. Пони, няни, лыжные прогулки, частные репетиторы — все, что она когда-либо хотела, было преподнесено ей на серебряном блюде. По ее мнению, Вульф-Холл — это самое скучное, самое заброшенное место на земле.
— Звучит как название бестселлера, — говорю я.
Ее вымышленное руководство — это такая вещь, которую дети, откуда я родом, берут у кассового аппарата и листают, фантазируя о жизни, которую никогда не смогут себе позволить.
— Ты должна поехать со мной в Лос-Анджелес, — говорит Мара. — Я не собираюсь возвращаться в Нью-Йорк. Я серьезно. Джемима беременна. Сейчас с ними можно говорить только о ребенке. Малыш это. Малыш то. Они ведут себя так, будто залет моей сестры — самое волнующее событие в мире. И не понимают, что как только появиться этот ребенок, начнется детское дерьмо, детская рвота, детский крик. Клянусь богом, я не поменяю ни одного подгузника.
— Да. Младенцы хуже всего.
— Ты меня понимаешь. Тебе ведь было лет двенадцать, когда родился Маркус? Держу пари, ты все еще травмирована морем дерьма.
Маркус — мой младший брат.
Мой не существующий младший брат.
Он просто еще один вымышленный элемент в ландшафте моей вымышленной жизни, которую я создала для себя. Дьявол кроется в деталях. Любой хороший рассказчик знает, что для того, чтобы зацепить читателя, нужны мелочи — истории, переживания и мелкие детали, которые составляют скелет вашего рассказа. Они кладут мясо на кости истории. Маркус — стержень многих моих историй. Сколько раз я потчевала Мару и другую свою подругу, Пресли, такой классикой, как «День, когда Маркус сломал руку» и «День, когда Маркус проглотил пенни»?
Мы доходим до
