Нора Робертс
Отныне и навсегда
Трилогия об Инн-Бунсборо – 1
Отныне и навсегда / Нора Робертс;
(Nora Roberts THE NEXT ALWAYS)
Аннотация
Бекетт Монтгомери еще со школьных лет был тайно влюблен в Клэр Мерфи, но не смог с ней объясниться — сразу после школы она выскочила замуж за военного и уехала. И вот прошло несколько лет. Муж Клэр погиб на войне, и ей с тремя сыновьями пришлось вернуться в родной город, чтобы начать жизнь с нуля. Кажется, сама судьба предоставила Бекетту второй шанс...
Посвящается Джону Рису, лучшему в мире боссу,
и всему персоналу отеля «Инн-Бунсборо»
Отныне и навсегда
...И гул предчувствий, и крови шум,
Надежды, обуревавшие ум,
Которым не сбыться уже[1].
Лонгфелло
Стены особняка стояли как и два с лишним века назад: простые, мощные, крепкие. Сложенные из камня, добытого в горах и долинах, они стали свидетельством извечного стремления человека творить и созидать, плодом неистребимого желания оставить свой след в истории.
Два века люди соединяли камень с кирпичом, деревом и стеклом, расширяя, трансформируя, совершенствуя воздвигнутое здание в угоду потребностям, эпохам и вкусам. Все это время особняк на перекрестке наблюдал, как росли дома по соседству и постепенно скромная улица превращалась в город. Проселочную дорогу покрыли асфальтом; экипажи, запряженные лошадьми, уступили место автомобилям. Моды и стили менялись в мгновение ока, а особняк молчаливо высился на углу площади, словно незыблемая веха в череде времен.
Он познал войну, слышал отзвуки канонады, стоны раненых и молитвы объятых страхом, видел кровь и слезы, радость и гнев, рождение и смерть. Он пережил периоды процветания и разрухи, смену хозяев и предназначений, но его каменные стены стояли по-прежнему твердо.
С годами доски изящных двойных террас проседали, известка — потрескалась и осыпалась, от стекол остались лишь осколки. Одного случайного взгляда из окна автомобиля, притормозившего на светофоре у площади, достаточно, чтобы приметить стайку голубей, которые теперь порхали в разбитых окнах. Невольный свидетель разрухи задавался вопросом: что было в этом здании раньше? Но светофор вспыхивал зеленым, и автомобиль уезжал прочь.
Бекетт знал ответ на этот вопрос.
Он стоял на противоположной стороне площади, засунув большие пальцы рук в карманы джинсов. В густом воздухе, напитанном летним теплом, не чувствовалось ни малейшего дуновения. Машин не было, и Бекетт мог бы пересечь Главную улицу на красный, однако он ждал. Щиты из плотного синего брезента закрывали здание сверху донизу, пряча фасад. Зимой они помогали удержать тепло, согревая тех, кто находился внутри, а сейчас защищали от беспощадных лучей солнца — и посторонних глаз.
Тем не менее Бекетт знал и как все выглядит теперь, и как будет выглядеть по завершении реставрации. В конце концов, он сам спланировал весь проект. Да, вместе с ним в деле еще два брата и мать, но именно он значится на всех чертежах архитектором и именно эти функции выполняет как партнер в «Семейном подряде Монтгомери».
Бекетт перешел дорогу; в недвижной тишине глубокой ночи — было три часа — его кроссовки ступали почти бесшумно. Он нырнул под строительные леса и двинулся вдоль здания, по улице Святого Павла, радуясь тому, как хорошо смотрится в свете уличного фонаря обновленная кладка, сложенная из камня и кирпича.
От нее веяло стариной. «Впрочем, она на самом деле старинная, — подумал Бекетт, — в этом отчасти и заключается ее притягательная красота. И все же впервые на моей памяти стена имеет ухоженный вид».
Он завернул за угол, перепрыгнул через засохшую грязь, прошел через обломки строительного камня, разбросанные по будущему внутреннему двору. С этой стороны террасы второго и третьего этажа тянулись ровно, ничуть не покосившись. Изготовленные на заказ планки штакетника — по архитектурному замыслу точные копии тех, что видны на старых фотографиях здания, а также найдены во время земляных работ, — только что прошли обработку и теперь сушились на проволоке.
Бекетт был уверен, что его старший брат Райдер в качестве генерального подрядчика уже распорядился насчет установки штакетника и перил. А знал он это потому, что Оуэн, средний из трех братьев Монтгомери, вечно допекал всех по поводу графиков, календарных сроков, конструкторских и бухгалтерских бумаг, а также сообщал Бекетту о каждом забитом гвозде, хотел того младший брат или нет.
Парень вытащил из кармана ключи. Вообще-то ему нравилось быть в курсе. Старый отель превратился для всей семьи в навязчивую идею. Проект буквально держит его за горло, мысленно признал Бекетт, отпирая грубую временную дверь, за которой начинался будущий холл гостиницы. За горло, за душу и, черт побери, кое за что еще. Ни один из прошлых проектов не трогал его — да и остальных членов семьи — так сильно и вряд ли когда-либо так еще зацепит.
Бекетт щелкнул выключателем. Дежурная лампочка, свисавшая с потолка, вспыхнула и осветила голый бетонный пол, оштукатуренные стены, инструмент, куски парусины, стройматериалы. Пахло деревом, пылью от штукатурки и едва заметно — жареным луком, который кто-то, должно быть, заказывал на ленч.
Утром, когда освещение будет получше, он осмотрит первый и второй этажи более тщательно. Глупая идея — приходить сюда в такой час: все равно ничего не разглядеть, к тому же он устал как собака. И все же Бекетт не удержался.
...Держит мертвой хваткой, вновь подумал он, минуя широкий арочный проем, каменные своды которого пока что стояли как есть, без отделки. Бекетт включил фонарик и двинулся вперед, к строительной лестнице, ведущей наверх.
Было что-то особенное в этом месте посреди глубокой ночи, когда стихал грохот пневматических молотков, жужжание пил, умолкали радиоприемники и человеческие голоса. Что-то неуловимое, беспокойное, заставлявшее волоски на затылке Бекетта вставать дыбом: да, будоражащее и притягательное.
Луч фонаря скользнул по стенам второго этажа. Коричневый цвет напомнил Бекетту о бумажных пакетах для завтраков. Как всегда, отчет Оуэна максимально точен. Рай и его команда закончили с утеплением.
Поначалу Бекетт хотел немедля пройти наверх, но отчего-то задержался здесь. На его скуластом, резко очерченном лице расцвела широкая улыбка, в темно-синих глазах засветилось удовольствие. «Так держать», — хрипловатым от недосыпа голосом произнес он окружающему безмолвию.
