Почти родные - Слава Доронина

— Пап, почему я должна его встречать? Пусть твой водитель съездит. В конце концов, Андрей не маленький ребенок и способен вызвать себе такси, — выпаливаю на одном дыхании в трубку телефона.

— Яна, можно отложить одну из съемок и съездить в аэропорт. Это займет полчаса твоего времени, — строго говорит отец.

Прижавшись к обочине, я включаю аварийку и смотрю перед собой ничего не видящим взглядом. От одной мысли, что увижу говнюка Ковалёва, неприятный жар разливается по телу.

Сколько лет Андрея не было в России? Года четыре? Еще столько же его бы не видела!

— А может, все-таки Семён его встретит? — предпринимаю еще одну попытку избежать столкновения с Ковалёвым.

— Водитель в отпуске. Отвезешь Андрея домой и свободна, — чеканит папа каждое слово.

Это первый звоночек, что нужно соглашаться и не вступать в острую конфронтацию. Но меня не остановить после услышанного.

— В смысле домой, пап? К нам? Ты сейчас серьезно?

От ужаса волосы на голове шевелиться начинают.

— Андрей поживет в нашем доме какое-то время, — как ни в чем не бывало продолжает отец.

Возникает видение, как под капотом машины трескается асфальт и я лечу вместе со своей ласточкой в преисподнюю, в огромный кипящий котел.

— Ты предложил Ковалёву пожить у нас, зная, что мы с детства терпеть друг друга не можем? — переспрашиваю, чувствуя, как вспыхивает вся нервная система.

— Дочка, Андрей недавно после травмы. В его квартире ремонт, а у нас есть все необходимое для реабилитации, — невозмутимо поясняет отец. — Я сказал, что не имею ничего против, если он поживет какое-то время у нас и присмотрит за тобой, пока мы с мамой и близнецами будем в Стокгольме.

— Ну замечательно, пап! — Стону от отчаяния в трубку, закрыв глаза, чтобы избавиться от навязчивой картинки, как меня пожирают языки адского пламени. — А ты в курсе, что Ковалёв жуткий бабник и бунтарь? Мне теперь наблюдать, как любимый дом превратится в бордель и развалины к вашему возвращению?

— Не выдумывай, Ян, и меньше собирай всякие слухи. Все будет хорошо, — заверяет отец. — К тому же Андрей после серьезной травмы, бордель он явно сейчас не потянет.

Мы с Ковалёвым носили общую фамилию, пока он ее не сменил. Росли тоже вместе, и мой горячо любимый дядя и обожаемая бабуля в Андрее души не чают. Но я на дух не переношу этого паршивца и не желаю с ним никакого соседства. Тем более на своей территории.

— Яна, ты еще здесь? — зовет отец.

— Да, — бурчу недовольно.

— Андрей с пеленок терпит все твои выкрутасы, нервных клеток ты ему убила порядочно. Надеюсь, вы перестанете задевать друг друга и наконец-то поладите. Давай, ноги в руки и дуй в аэропорт.

У меня большие сомнения, что мы с Ковалёвым поладим, но спорить не решаюсь. Да и бессмысленно это, если папа принял решение.

— Кстати, в сейфе я оставил для тебя немного наличных. Код помнишь?

— Мне ничего не нужно. Я сама зарабатываю, пап. — И очень тихо добавляю: — Жаль, не столько, чтобы купить себе сейчас отдельное жилье.

— Я все слышу, мартышка.

— Вот и хорошо. Потому что я сильно негодую из-за твоего решения, — чуть-чуть смягчаюсь, услышав свое домашнее прозвище.

— Вся в мать. Эмоции впереди разума. Чуть что, обе загораетесь, как спички. Подыши глубоко и поезжай в аэропорт, Яна. — В папин голос возвращаются серьезные интонации. — В сообщении сейчас скину информацию о рейсе.

Завершив разговор, просто сижу несколько минут, пока не приходит СМС от отца. Я строю маршрут в навигаторе и еду в аэропорт.

«С пеленок терпит мои выкрутасы, и нервных клеток я убила ему порядочно, да, пап?» — бормочу себе под нос, резко трогаясь с места. — Потому что Ковалёв с детства бесит своим вредным характером и вечно недовольным лицом! Всего лишь хотелось Андрея как-то развеселить. И никакая я не мартышка!» — всё не могу перестать бухтеть.

Папа привык называть нас какими-то нелепыми прозвищами. Надо маме пожаловаться. Только у нее получается влиять на отца.

Я так напряжена, что, кажется, достигнут критический предел. Как бы самой не пришлось ехать на такси, потому что, когда злюсь, с концентрацией внимания возникают проблемы.

Усилием воли беру себя в руки и добираюсь до аэропорта без эксцессов. На все про все уходит никак не полчаса. Снова хочется передразнить отца с его «это займет полчаса твоего времени», но вместо этого, заприметив на улице у какой-то милой бабули картонную коробку, которую она пытается запихнуть в мусорку, прошу отдать ту мне. Отрываю кусок, пишу на нем ручкой «Добро пожаловать в ад», расправляю края помятой и испачканной картонки и иду в общую зону. Не забываю и завядший веник, который специально купила в цветочном магазине. Продавщица хотела выбросить потерявший вид букет, но я забрала за символическую плату, чтобы «с почестями» встретить «желанного» гостя.

Знакомое лицо в толпе нахожу сразу. За те несколько лет, что мы не виделись, Андрей возмужал и как будто стал еще шире в плечах. В синих джинсах, черном джемпере и кожаной куртке, он расслабленной походкой направляется в мою сторону. Так и не скажешь, что травмирован.

Подойдя ближе, Ковалёв смотрит на табличку, затем переводит взгляд на поникшие цветы и лишь потом на меня. Слегка прищуривается.

Никогда не была ценительницей мужской красоты, хотя по роду деятельности встречала много приятных и фотогеничных людей. Своего якобы двоюродного брата я не особо люблю, но должна отметить, что во внешности Андрея есть что-то завораживающее, дьявольское. Особенно эта родинка на его щеке. И черные глаза, которые он сейчас не сводит с меня.

— Привет, Яна, — улыбается, никак не отреагировав на «теплый» прием. — Вымахала-то как! — Андрей продолжает ощупывать меня слегка прищуренным взглядом. Кивает на увядший букет и грязный картон: — Смотрю, ко встрече подготовилась. Это мне?

Сохранять спокойствие, и без того мнимое, очень сложно.

— В жизни бы не приехала встречать тебя, если бы не обстоятельства и просьба отца, — парирую холодно.

— А что так? До сих пор обижаешься за тот случай, когда я поставил тебя на место на юбилее нашей бабули?

Перед глазами снова вспыхивает яркий огонь. Будто и не было никакой разлуки. Андрей все так же бесит дерзкой самоуверенностью. Одним своим существованием.

— Моей бабули, — поправляю его.

— Нашей, — настаивает он все с той же убийственной иронией в голосе, пока я пытаюсь