Одна ночь и вся жизнь
1
31 декабря 2023 года
- Вы жена Дарьялова?
Застываю с открытым ртом, потому что никакая я, на фиг, не жена, хотя мы уже давным-давно вместе и ребенку нашему три года. А все потому что коза упрямая и уперлась рогом. Не хочу, мол, замуж, была там уже два раза, хватит, мне и так хорошо. А вот теперь стой и хлопай варежкой, потому что ты никто и звать никак. Штамп роли не играет, говорите? Ну-ну…
И все-таки киваю. Не потребует же паспорт показать, в конце концов.
- Как он?
- Состояние стабильно тяжелое. Прогноз… сомнительный.
- Простите, а можно… человеческим языком?
Мне настолько страшно, что начинаю хамить. Впрочем, если уж назвалась женой, надо держать марку. Жена Дарьялова не может мямлить и жалобно заглядывать в глаза. Она любому голову откусит. Виктория, по рассказам, такой и была. Ну и я должна соответствовать.
- К сожалению, не удалось поставить стент. Пришлось делать аорто-коронарное шунтирование - операцию на открытом сердце. Коронарная артерия заблокирована, мы взяли в качестве трансплантата грудную. Операция прошла без осложнений, с искусственного кровообращения сняли. Состояние тяжелое, но это нормально. Главное – нет динамики к ухудшению. Если все будет в порядке, через два-три дня переведем в отделение, а пока он в реанимации.
- Сомнительный прогноз – что это значит?
Нет, меня не забанили в гугле, но я хочу знать прямо сейчас, немедленно. Почему сомнительный, а не благоприятный, если операция прошла без осложнений?
- Возможно неблагоприятное течение болезни. Возможно, - повторил он, подчеркивая это слово. – А сейчас вам лучше…
- Евгений Максимович! – из-за двери выглядывает женщина в зеленом хирургическом костюме. На ней маска и очки, лица не разглядеть, но от голоса желудок стискивает тугим спазмом. – Быстрее!
- Простите! – бросает он мне и скрывается за дверью.
- Подождите, - я едва не хватаю женщину за штаны. – Это… Дарьялов?
- Да. Извините.
Она исчезает в отделении, а я возвращаюсь к диванчику в коридоре, где провела уже пять часов. Сидела, грызла сделанный к празднику салонный маникюр, ходила взад-вперед, выпила четыре стакана кофе из автомата. Нервно, не попадая в буквы, отвечала на сообщения: «нет, пока ничего неизвестно», «нет, ничего нового». Звонила маме, которая осталась с Ирочкой, но разговаривать с ней дольше пары минут не могла. И вот, казалось бы, все позади, операция закончилась, можно выдохнуть, но… нет.
Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо. Прошу тебя!
Писк телефона.
Ну кто там еще?
Никита, старший сын Дарьялова. Он живет с семьей в Дании, а младший, Виктор, в Норвегии. Уехали с матерью еще школьниками, да так и остались за границей. Наверно, только ленивый за это Дарьялова не пнул – ты, мол, депутат, а детки у тебя в буржуиниях обитают. И ты сам наверняка туда свалишь, как только денег побольше накрадешь. Хотел бы - давно бы уже свалил. Всех денег не заработаешь и не накрадешь.
«Ирина, как отец?»
«Пока ничего нового. Напишу».
Два часа до Нового года. В углу на подставке мигает гирляндой искусственная елочка. Подхожу к окну, стою, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрю на темный двор. Дальше – дома, везде огни, люди празднуют.
Мы тоже собирались отмечать. Встретить с мамой и Ирочкой, а после двенадцати поехать к друзьям. Я как раз стояла перед шкафом, раздумывая, какое платье выбрать, когда Дарьялов позвал меня из гостиной.
Мне сразу не понравилось его лицо – бледное, с глубоко прорезавшимися морщинами, как будто постарел лет на десять.
- Что… случилось?
Я чаще звала его по фамилии, Петром - когда сердилась. Или при посторонних. Петя – ну никак не ложилось на язык. Ну какой он, на фиг, Петя? Волчара такой!
- Ириш… нитроглицерин найди.
Метнулась, как испуганная курица, на кухню, вывалила на стол аптечку. Да блин, откуда у нас нитроглицерин?
- Ира, в пиджаке.
В пиджаке? Носит с собой? Он же никогда раньше не жаловался на сердце. Да и вообще на здоровье. И пел о том, что наш Дарьялов всех мальчиков моложе, потому что пятьдесят пять – это не возраст. А в политике и вовсе почти юность. И выглядел на сорок с небольшим. Спортом занимался, не пил, не курил. Говорил, что дочку обязан вырастить и замуж выдать.
Бросил таблетку под язык, погладил меня по плечу.
- Все хорошо, Ирочка, не волнуйся. Сейчас все пройдет.
И правда, порозовел, заулыбался.
- Ну вот, все в порядке. Понервничал немного. Ты же знаешь…
Да, я знала. Потому что была в курсе всех его дел. С того самого момента, когда он предложил мне стать его финансовым и юридическим консультантом.
Бог ты мой, кто бы знал, как я тогда боялась. Ехала на встречу в его офис и тряслась, как овечий хвост. Потому что понятия не имела, что ему от меня надо. Кир сказал, что Дарьялов хочет предложить мне работу. Такой шанс выпадает раз в миллион лет. Но… с таким же успехом меня могли прикопать в ближайшем лесочке под сосеночкой. Потому что помогла чуваку, который обул его на хреналион денег. Правда, об этом я узнала гораздо позже. Когда чувак уже прохлаждался с деньгами за границей, да и я свой гонорар потратила на отпуск в Италии.
Я начала работать с ним в не самый простой момент – и для меня, и для него. Впрочем, если подумать, просто между нами не было никогда. Как в рабочих отношениях, так и в личных. В личных – особенно. Ярко, бурно, но трудно. Уж слишком мы были разными. Общего тоже хватало, но в первую очередь такого, которое только осложняет. Притирка получилась жесткой. Мы ссорились и мирились. Я уходила и возвращалась. Но ни разу за все эти пять лет не пожалела о том, что в тот вечер сказала «да».
Дважды сказала «да».
Снова хожу взад-вперед по коридору, снова останавливаюсь у окна, смотрю на мерцающие гирлянды. Смотрю – а вижу то, что уже случилось сегодня. Так отчетливо, как будто прошло не пять часов, а пять минут.
Двадцать раз переспросив, правда ли все в порядке, правда ли отпустило, – точно не врешь? – иду в детскую. Ира сосредоточенно переодевает Барби по имени Нюша. Штук пять вечерних кукольных туалетов валяется рядом. Я никак не могу выбрать платье для себя, а она – для куклы. Тот благословенный возраст, когда это гораздо важнее.
- Мама, не знаю, что Нюше одеть на пьяздник, - жалуется она.
- Надеть, - поправляю машинально. – Запомни: одеть Надежду, надеть одежду.
- Какую Надежду? – удивляется Ира. – Она не Надежда, она Нюша.
- Неважно. Все равно надеть. Мне вот это синенькое нравится.
- Мама, ну ты что? Синенькое ей совсем не идет.
Ирка – тряпичница. Кукольная тряпичница. Не нужны ей никакие другие игрушки, только плюшевый слон Миша и кукла Нюша. Все остальные в количестве миллиона штук пылятся по углам. Миша – ветеран, облезлый, плешивый, многажды зашитый. Его главная рабочая обязанность – спать с Ирой в одной постели. Нюша тоже не молоденькая, два года уже, куклы обычно так долго не живут. Миша одет в спецодежду - пижаму, сшитую бабушкой, а у Нюши платьев столько, сколько у меня не было за всю жизнь. И не будет. Зато в телефоне стопицот закладок интернет-магазинов, где можно купить кукольные шмотки.
- А вдруг она модельером будет? – разводит руками Дарьялов, когда счастливая Ира убегает с очередной кукольной обновкой. – А что? Чем плохо?
- Скорее, она сообразит, что платья интересно надевать не только на Нюшу, но и на себя, - обламываю я. – И вот тогда ты, папуля, взвоешь.
- Не взвою, - блаженно улыбается он. – Я заработал достаточно, чтобы одеть своего ребенка.
- Петр, ты ее балуешь. А аппетиты имеют свойство расти.
- Ирочка, а кого мне баловать-то? Только вас. Ты не представляешь, какое это удовольствие. Ты вот фырчишь, а она радуется.
