Фото с бомжом - Изольда Рыбкина

— Может этот? — тычу пальцем в мужскую фигуру, петляющую в нашем направлении.

— С чего ты взяла, что он — бомж? — придирчиво осматривает незнакомца Милка, стараясь при этом сдуть с лица зелёную прядь. — В лучшем случае — обычная пьянь.

— А в худшем — необычная? — прыскаю смехом.

— В худшем — вообще даже не пьянь. В новогоднюю ночь пьют даже убеждённые трезвенники, — локон всё-таки не сдулся, вероятно окоченев на морозе, и Милке пришлось вытащить из кармана замерзшую ладонь, чтобы его смахнуть. — Какого ху…

— …дожника, — быстро предотвращая маты подруги, встреваю я.

— Какого художника, я послушала тебя и не надела шапку в этот тридцатиградусный мороз!? Холод собачий! Всю жопу отморозила!

— Милдред, — произношу укорительно, снова коверкая её имя, чем вызываю новую волну недовольства.

— Что? Опять скажешь, что «жопа» — нелитературное слово?

— Скажу, что я отношения к твоей… «не имею вообще, — мне ужасно смешно смотреть на Милкино перекошенное от холода лицо. — Да и относительно шапки не просила от тебя солидарности…

— Ну конечно — не просила она! — фыркает подруга, надувая свои от природы пухлые губы, которые сейчас кажутся почему-то тоньше и их синева проступает даже сквозь ярко-красную помаду. — А кто предложил сделать прическу в форме грё… дурацкой ёлки?! Как бы я натянула шапку на это? — она поднимает дрожащий палец с неестественно длинным ногтем вверх, указывая на свой зелёный «хаир», украшенный к тому же гирляндой.

— Ты с ума сошла!? Как можно такую красоту прятать!

На моей голове шикарный ирокез из волос цвета крымской лаванды. Подозреваю, что красные уши на его фоне смотрятся не так романтично, как было задумано, но что поделать — моя принципиальная позиция требовала именно такого решения.

— Ди, мне уже поср… всё равно, и на причёску, и на ёлку и на красоту! Если мы сейчас же не найдём бомжа, я тут просто окачурюсь! Пойдём за кафешками поищем, там постоянно трутся маргиналы.

Тут надо пояснить, зачем нам понадобился бомж в новогоднюю ночь.

История эта немного длинная. Постараюсь сократить. В общем, мы поспорили. Нет, это не пари и не спор на желания. Мы поспорили с моим отцом. Ой, дальше потом расскажу, кажется Милка бомжа нашла!

— Вы уверены? — подруга задаёт вопрос официантке какой-то дешёвой кафешки, и одновременно жестикулирует мне, призывая поскорее подойти.

Девушка в белой блузке и фартуке спешно скрывается за стеклянными дверями, а я жажду подробностей.

— Ну, что там, Милагрес?

— Ди, ты достала! — отвлекается на очередную придуманную мной шутку по поводу её имени и на секунду теряет серьезное выражение лица. — Короче, слушай. Там у них в подсобке настоящий бомж!

Ёжки-матрёшки! Такой восторг, будто про снежного человека говорит!

— И что он там делает? — пропускаю подколы мимо, чтобы поскорее дойти до сути и решить свою проблему.

— Официантка сказала, что он валялся у них возле заднего выхода. Чтобы не замерз, в подсобку затащили. Иди скорей, пока его скорая не увезла, подруга уже затащила меня в тепло, но ногами по-прежнему продолжает отбивать чечетку.

— Скорая? — отряхиваясь от налипшего снега, уточняю я.

— Ну, да. Они вызвали их час назад, те до сих пор не приехали. Официантка как раз выбегала на улицу их встретить, и услышала наш разговор.

Если честно, я не до конца вникла в рассказ моей подруги, и мне хочется порасспросить её подробнее, но по блаженному виду Милки, взгромоздившейся на высокий стул у барных столиков и потирающей свои голубые ладошки, я понимаю, что отвечать она мне уже не собирается. Возникшее перед ней меню, в которое вперился взгляд серых глаз, спрятанных за желтыми треугольными линзами очков, подтверждает полную потерю интереса к моей персоне в пользу любимого ею латте и эклеров.

— Девушка, где у вас тут бомж? — задаю свой вопрос девушке у стойки приёма заказов, не обращая внимание на стоящих в очереди людей.

Глаза официантки загораются яростным огнём, и я только сейчас понимаю, что подобный вопрос наверное не совсем уместен в заведении общепита. Перевожу взгляд на людей рядом и понимаю, что создала действительно двусмысленную ситуацию. Все разговоры смолкли, а некоторые, особо ранимые даже рты забыли закрыть. ладно, пощадим их чувства…

— Шутка! — делая придурковатый вид, говорю толпе. — Братишка мой у вас тут столик заказывал, не проводите? — это говорю уже официантке, но так же громко, чтобы все точно услышали.

— Пойдёмте, — по глазам вижу, девушка поняла мой ход и немного успокоилась, хотя недовольство на лице никуда не делось.

Возле дверей подсобки в тесном коридоре, она останавливается, и, словно в чем-то сомневаясь, рассматривает меня оценивающе.

— Вы точно волонтёр?

Какой я на фиг волонтёр?! Это Милка что ли успела сочинить историю?

— Ну да! — смело вру, потому что врать надо всегда уверенно, иначе не поверят.

— Ладно. Вы его тогда покараульте до приезда скорой, а то не хватало нам еще проверки и санэпидстанции…

Девушка всё-таки распахивает передо мной дверь, но сама не спешит войти, пропуская меня вперёд.

— Вон там, за диваном лежит, — говорит она, указывая на старенькую мебель, стоящую в центре небольшой комнатушки, три стены которой заняты стеллажами с различными коробками и банками.

— А почему он тут? — непонятно чего опасаясь, медленно подхожу к дивану, — в смысле — почему ЗА диваном, а не на нём?

— Да вы что?! Это ж наш диван, где мы все сидим, а он грязный весь и вонючий! Да и если проверка какая нагрянет — так может не заметят, что у нас бомж антисанитарный в подсобке.

эти слова она уже договаривала практически в закрывающуюся дверь. Спустя полсекунды я оказалась в тесном помещении наедине с незнакомцем.

Помня слова официантки о том, что он «грязный и вонючий», заволновалась — с детства у меня слишком чувствительное обоняние, и при любом мало-мальски неприятном запахе, я могу незамедлительно совершить фееричное извержение содержимого своего нутра. В общем, первым делом я осторожно принюхалась.

Пахло дурно. Но терпимо. Показалось, что запах, который учуял мой нос, принадлежал не тому, кто находился сейчас в полуметре от меня, а скорее от вещей, хранящихся в этой комнатке. Я сделала шаг и заглянула за диван.

Первым, что я увидела, были ноги, на которых отсутствовала какая-либо обувь, только носки. Целые, кстати. Далее ноги были одеты в черные брюки, сильно помятые, однако чистые. Последнее особенно привлекло моё внимание, поскольку на человеке, лежащем передо мной