Татьяна Веденская - Пепельный блондин

Ознакомительная версия.

Я хорошо помню тот момент, когда поняла, что с нашей семейной жизнью что-то не так. Все не совсем хорошо, есть у нас в семье кое-какие проблемы. И это вдруг стало совершенно очевидно.

Я лежу на нашей большой двуспальной кровати, на втором этаже нашего роскошного загородного дома, руки мои связаны за моей спиной, а на голову натянут холщовый мешок. Что открывай глаза, что закрывай – небольшая разница. Можно, конечно, приглядеться и увидеть жесткий ворс на холщовке: но я уже изучила все ворсинки, и мне больше неинтересно.

Я то прихожу в себя, то теряю сознание – ненадолго. В промежутках между этими состояниями я стараюсь не дышать глубоко, чтобы у воздуха было время просочиться в мой мешок до того, как я выдышу его весь без остатка. Воздух проходит плохо через холщовку, а паника довершает дело – и начинаешь биться в конвульсиях, пытаясь вырваться на свободу, хотя и знаешь наверняка, насколько это бесполезно. Никто не обратит внимания. Никто не поможет. Пробовала – знаю.

Я, кстати, всерьез боюсь замкнутых пространств. Не так-то легко избавиться от такого рода фобий. Впрочем, я не хочу делать из этого большой проблемы. У всех есть какие-то фобии. Я, к примеру, еще не люблю ездить на чужих машинах. Вообще не очень люблю выходить из дома. Но и дома ведь, как я уже сказала, случаются проблемы. Как сегодня.

Семейная жизнь – сложная штука. Мы с мужем вместе уже больше двадцати лет, и все кругом завидуют моему счастью. Их можно понять, они не лежат, привязанные к кровати. Впрочем, уверена, что многие сочтут эту цену не слишком-то высокой, а меня – чересчур капризной. Потому что в остальном, прекрасная маркиза… Муж – золото, денег вдоволь, делать ничего не надо – сиди себе на диване да смотри кино на широком экране. Счастье. Я бы рассказала о моем счастье, но с холщовым мешком на голове и с кляпом во рту не очень-то поговоришь.

У нас есть проблемы. Как у всех семей, естественно. Я бы хотела, чтобы меня уважали немного больше. Чтобы с моим мнением хоть иногда считались. Это важно, это значительно важнее, чем многие думают, – иметь право сказать, что ты хочешь делать, на что ты готова, а что для тебя категорически неприемлемо. Я такого права не имею.

Достаточно сложно жить с человеком, который уверен, что знает лучше меня, что для меня лучше. И как далеко я могу зайти. Но ведь мужья вообще редко уважают своих жен. Мой муж говорит, что меня должно больше волновать, любит ли он меня. И добавляет, что я же знаю, как он меня любит. И что мне повезло, определенно. Что ж, должна признаться – иногда бывают моменты, и даже у меня начинает появляться подозрение, что он не очень-то меня и любит.

Я попробовала пошевелить рукой. Больно. Веревка затянута чересчур сильно. Перебор. Я не уверена, что выдержу, но и поделать я ничего с этим не могу. Так же, как я не могу перестать думать, что это он виноват во всех моих бедах, он виноват в том, что я не чувствую, что живу. Иногда мне хочется взять тарелку и разбить о его голову. Уверена, что, если бы у меня сейчас была такая возможность, я бы именно это и сделала. Но у меня сейчас такой возможности нет.

Я услышала какой-то грохот, напряглась и резко дернулась. Тело непроизвольно реагирует на раздражители, особенно в моем положении. Я дернулась и почувствовала, как веревки снова впились в запястья. Отлично. Обязательно останутся рубцы! Если я, конечно, доживу до того момента, когда мне будет позволено снова дышать.

Я почувствовала, как мне снова не хватает воздуха. Надо бы расслабиться, но новая волна паники лишает меня воли. Я задыхаюсь и проваливаюсь в тугую, вязкую, черную пустоту. Обморок – это даже хорошо. Как будто кто-то ставит на паузу то, что со мной происходит, то, что я вынуждена испытать. С моей семейной жизнью что-то определенно не так. Но что делать с этим – я не очень-то понимаю.

За три месяца до этого

Алинка приехала почти к полуночи, когда я уже было возрадовалась, что она не доедет. Могло же что-то измениться? Могла же она встать в какую-нибудь бесконечную московскую пробку, из которой нет выхода? Разозлиться, передумать и позвонить кому-нибудь еще из своих многочисленных знакомых. Тем, кто живет внутри Садового кольца. Мы живем километрах в десяти за пределами МКАД. «Замкадыши» – так нас называют. Чтобы доехать до нас в предновогоднюю неделю, нужно обладать стальными нервами. У Алины они есть.

На прошлый Новый год Алинка появилась на нашем пороге с небольшим, но плотно упакованным чемоданчиком за спиной. Уехала она только после того, как мой муж Николай предложил ей, в шутку конечно же, поучаствовать деньгами в оплате коммунальных услуг. Алинка мне потом это целый год припоминала, хотя… в целом Коля был прав. Празднование Нового года не может длиться месяц.

Когда Алинка позвонила в ворота, я практически спала в кресле напротив камина. Редкий случай, когда погода на Новый год совпадает с той, которую изображают на новогодних открытках, – самое время топить камин. Утром за окном все ели будут белоснежными от лежащего на их лапах снега. Я снова изведу гигабайт памяти, фотографируя двадцать соток нашего рая. В памяти моего компьютера уже хранится с десяток папок с фотографиями – по количеству лет, прожитых здесь.

– Ну что, скучаете тут в вашем захолустье? – Алинка влетела вместе с волной ледяного воздуха и с большой сумкой в руках. Я вздохнула.

– Скучаем, скучаем, не сомневайся, – Николай высунул нос из кабинета. – Только на тебя и надеемся.

– Это вы правильно делаете. Чип и Дейл уже здесь в одном лице. Что, много будет народу на этот год?

– Только родители, Воронцовы и Федя, – сказала я. Алинино лицо потемнело. Воронцовы – друзья нашей семьи и во всех смыслах хорошие люди – были слишком скучны, по Алининым меркам, главным образом потому, что не пили спиртного и любили играть в скраббл. А Федя… Это отдельная песня, причем слова в ней в основном матерные. Федя, единственный брат моего мужа, – человек с бородой и религиозными убеждениями. Спиртное он пил, и еще как, но стоило ему принять на грудь немного больше, чем бокал вина, он начинал проповедовать и призывать к покаянию. А еще он начинал приставать к Алинке.

– А разве Федя не в Белоруссии? – Алина втащила свою сумку в гостиную и плюхнулась в мое кресло.

Николай усмехнулся:

– Федю выгнали из монастыря.

– За пьянство или за прелюбодейство? – уточнила Алина, но без особенного интереса.

– За прелюбодейство в невменяемом состоянии, – хмыкнула я, подтягивая к камину второе кресло.

Ознакомительная версия.