Старше - Дженнифер Хартманн

Я вцепилась в край покрытого пятнами матраса, пока кожаный ремень хлестал меня по голой спине.

Мое наказание — десять ударов и ранний отход ко сну без ужина.

Мое преступление?

Любовь.

Я любила больше, чем следовало. Я любила все сущее, большое и маленькое. Сегодня я позаботилась о кролике цвета бисквита с поврежденной лапкой, который перебегал нашу подъездную дорожку. Я полюбила его настолько, что отнесла в наш гараж на одну машину и заклеила рану фиолетовым пластырем, который стащила из шкафа в прихожей, пока мама крепко спала с пустой бутылкой джина, прижатой к груди.

Отец вернулся с работы на тридцать минут раньше и застал меня погруженной в эту любовь, я держала дрожащего кролика на руках и напевала свою любимую песенку, чтобы успокоить его. Весь пол в гараже был залит кровью того же оттенка, который приобрело его разгневанное лицо, когда он обнаружил устроенный мной беспорядок.

— В дом. Прямо сейчас. — На его шее вздулись фиолетовые вены, а ладони сжались в кулаки. — Встретимся в твоей комнате.

Я повиновалась.

И теперь мое тело содрогалось от каждого удара.

Отец заставлял меня считать вслух, когда красно-коричневый ремень полосовал меня, прочерчивая огненные линии на моей коже. На глаза наворачивались слезы, но я не позволяла им пролиться. Он ненавидел эмоции. Ненавидел слабость. Плач приводил его в еще большую ярость.

Мама все это время спала.

Не то чтобы это имело значение — она все равно не остановила бы его. Мама поворачивалась спиной всякий раз, когда отец избивал меня до синевы.

Может быть, она боялась. А может, просто не любила меня.

Отец совсем не любил меня, а мама не любила меня достаточно.

Наверное, поэтому я любила слишком сильно. В моей душе было слишком много пустых мест, которые нужно было заполнить любовью.

Когда наказание закончилось, я натянула свою грязную футболку и опустила подбородок, пока отец продевал ремень в шлевки на поясе своих поношенных джинсов.

— Прости, отец. Я пойду приберусь. — Мои ноги зудели от желания броситься мимо него к гаражу, но я ждала разрешения.

Отец посмотрел на меня, его ледяной взгляд скользнул по моему тощему телу, пока я сжимала губы, чтобы они не дрожали.

— Ты сразу отправишься спать, вот что ты сделаешь.

— Но сейчас только четыре часа. Слишком светло и солнечно, чтобы заснуть, и…

— Завтра ты тоже хочешь остаться без ужина? — Он отвесил мне подзатыльник. — Делай, что тебе говорят, дерзкое отродье.

— Да, отец. — Я проскользнула мимо него, чувствуя себя побежденной, моя хлопчатобумажная футболка царапала болезненные рубцы, расцветающие на моей спине.

— Знаешь что? Кажется, я передумал, — сказал отец, прежде чем я выскользнула из комнаты. — Я принесу горячую тарелку с ужином к твоей двери.

Мой желудок заурчал от предвкушения.

Он лжет?

Отец никогда не был добр ко мне.

Может, он заметил, как я расстроена. Насколько окаменевшей и печальной я себя чувствую. В его черном сердце должна была остаться искра человечности.

Обернувшись, я уставилась на него широко раскрытыми глазами и почувствовала, что под ребрами забрезжил огонек надежды.

Отец ухмыльнулся и застегнул пряжку ремня.

— Через пару часов я оставлю у твоей комнаты большую порцию кролика. Я угощаю.

Потребовалась минута, чтобы его слова дошли до моего сознания.

И когда я поняла, они меня уничтожили.

Моя нижняя губа задрожала, и в животе зашевелился ужас, пересиливая боль голода. Единственное, чего мне хотелось, — это вырвать.

— Я не голодна.

— Ты съешь то, что я принесу, и поблагодаришь меня. А теперь иди в свою комнату.

Я молниеносно повернулась, чтобы он не увидел, как из меня хлынул водопад слез, пока я пыталась подавить рыдание.

Но он остановил меня еще раз.

— О, и Галлея? Не вздумай пробираться в гараж, чтобы спасти этого назойливого грызуна. У тебя ничего не получится. И ты пострадаешь от последствий неповиновения мне.

По моей спине пробежал холодок ужаса.

— Да, отец, — выдохнула я.

— В любом случае это не имеет значения. У тебя для этого кишка тонка.

Он был прав, решила я, когда в тот день пряталась в своей спальне, свернувшись в клубок под колючим одеялом, пока мое тело трясло от последствий побоев.

Я поздно начала ходить, поздно заговорила, поздно училась многим аспектам своей жизни.

Я так и не смогла заслужить расположение отца, как отчаянно я бы ни старалась, как сильно не нуждалась в этом.

Я не смогла объединить свою расколотую семью.

Я даже не смогла спасти этого маленького кролика.

Отец был прав…

Все это оказалось мне не по силам.

Июнь 1995 года

— Ты потерялась?

Это было первое, что сказал мне парень в футболке «Soundgarden» и кожаной куртке, когда вода озера коснулась моих щиколоток.

Я обернулась через плечо, чтобы оценить незнакомца, стоявшего в нескольких дюймах от береговой линии.

— Потерялась? — Зарывшись пальцами ног в вязкий ил, я рассматривала его. Мужчина был старше меня, вероятно, он был слишком взрослым, чтобы прийти с вечеринки в нескольких ярдах от нас, откуда доносилась громкая музыка в стиле гранж. — Я выгляжу потерянной?

Лунный свет выхватил его силуэт из темноты, обрисовав высокую мускулистую фигуру и копну темно-каштановых волос, оттенок которых приближался к черному, но не был достаточно глубоким.

— Немного. — Он засунул руки в карманы джинсов и наклонил голову в сторону дома. — Ты здесь совсем одна, стоишь в воде.

— Может, это ты потерялся, — возразила я в ответ. — Если только ты не пришел сюда с сомнительными намерениями. Ну, знаешь… понаблюдать за девушкой, в одиночестве стоящей в озере. — Мой взгляд медленно сканировал его тело, словно я искала оружие. Но я достаточно хорошо знала, что для причинения вреда мужчине достаточно двух умелых рук и острого языка. А иногда и того меньше. Мне было достаточно одного-единственного взгляда.

Его брови изумленно приподнялись от моего намека.

— Я ищу кое-кого.

— Вероятно, я не та, кого ты ищешь.

Он оглянулся на дом, обдумывая мои слова, и, видимо, решил, что они соответствуют действительности.

— Да, — ответил он достаточно громко, чтобы его было слышно на фоне мощных басов, льющихся из открытого окна. — Извини за беспокойство. Хорошей ночи.

— Ты меня не беспокоишь. — Я смотрела, как он застыл на месте. Все еще стоя в воде,