Глава 1. Моя жизнь
Случайные соседи
«Наша беда в том, что чужие недостатки мы считаем своими достоинствами.»Старая еврейская мудрость
Глава 1. Моя жизнь
Оставшись абсолютно одна в двадцать один год, я пыталась храбриться, высоко задирать нос и даже мысли не допускать, что я не справлюсь.
Зима сменилась весной. Утром я проснулась в своей квартире на пятом, самом верхнем, этаже, в старинном доме, с окнами, выходящими на набережную и саму реку Мойку.
Я спала на матрасе, на полу. Какое то время, после пробуждения, просто лежала, и пялилась в потолок, находящийся бесконечно высоко, и далеко от меня. Подняла одну руку, затем другую, шутливо пытаясь до него дотянуться, но потом, со вздохом сожаления, встала на ноги. Из узенькой щели между тяжелыми полотнами портьер пробивался свет, распаляя старый деревянный паркет.
Босыми ступнями я сталась наступать лишь на эту полоску света, и горячие досточки, подтягивая пятку одной ноги к носку другой. Свет казался мне тонким тросом, растянутым над глубокой расщелиной, где каждый шаг может либо спасти тебя, либо подставить, опрокидывая твое бренное и неуклюжее тело вниз.
В квартире было тихо. Тишина вгрызалась в мою голову, в мое тело, и в мою душу.
Резким движением я одернула шторы и зажмурилась. Апрельское солнце палило нещадно.
Сколько дней я не выходила на улицу? Сбилась со счета пару недель назад.
Славься служба доставки и бесконтактный способ оплаты!
Из холла до меня донеслись глухие удары по входной двери. Я удрученно цокнула языком, продолжая жмуриться и сжимать пальцами плотную грубую ткань.
- Мириам! – Разрезал мою тишину голос соседки снизу. Я все еще тосковала по отцу. Я не нуждалась в патронаже старой еврейской соседки! – Мириам, открывай немедленно, если не хочешь, чтобы я вызвала спасателей! А я сделаю это! Не испытывай мое терпение!
Наш старинный пятиэтажный дом был сплошь заселен еврейской интеллигенцией еще времен дореволюционной России. Сплошь Кнауфы, Зегели и Кехлеры. Врачи, писатели и ученые.
Такой была и моя семья. По матери я чистокровная еврейка, а вот по отцу я «Липовецки», и хоть он и был выдающимся математиком, но так и не смог вписаться в контингент дома на набережной реки Мойки.
Мое игнорирование Изольды Лазаревны можно было счесть тихим пролонгированным протестом. Мне некого было больше защищать от своенравной общины дома, но простить им холодного отношения к отцу я не могла.
- Мириам!
Соседка продолжила барабанить своей пяткой по моей входной двери.
По возрасту Изольда могла сгодиться в подруги любому Нильскому крокодилу, откуда в ней столько энергии?
Даже у меня ее уже нет в таком количестве.
Я открыла сначала один глаз, потом другой. Серовато - коричневая речная вода заиграла всеми цветами радуги. Слева по прежнему стоял Храповицкий мост. Напротив, через реку, начинал оживать парк Новая Голландия. Новый день принесет новых гуляющих, отдыхающих и наслаждающихся жизнью людей.
Эта ночь ничего не изменила.
- МИ – РИ – Аааа… - Женщина в годах, среднего роста, с темными бровями, карими глазами, и волосами, изрядно располосованными сединой ввалилась в мою обитель, сметая бархатными домашними тапочками мой коврик. Я невозмутимо нагнулась и поправила его.
В руках у Изольды погрюкивала стеклянная посудина с размазанной по ней сомнительной массой.
- Мири, я принесла форшмак! Не раздувай щеки! – скривилась она в ответ на мой надменный вид. Затем она скользнула по мне взглядом.
Я стояла в одних трусах и белой майке. Длинные светлые волосы (подарок от отца) спутались и затенили мое бледное лицо с двумя карими глазами (это уже от мамы) посередине. Под глазами соседка сто процентов разглядела большие синяки, и впалые щеки.
- Ноги хороши… - перехватила она свою посудину поудобнее, и обозначила единственное, что хоть как то ее устроило в моем внешнем виде. – Но так они давно уже нигде не гуляют! Кругом – бегом, Мириам! И выходи ко мне в платье! Надень в тот желтый лютик. Видела как-то на тебе… я тогда вспомнила себя молоденькой, тонкой, звонкой…
Сейчас Изольда «звенела» не хуже храмового колокола, и шнурком от этого колокола были мои оголенные и воспаленные нервы.
Я скрестила руки на груди, прислонилась к шифоньеру и глубоко вдохнула и выдохнула.
- Взяла разбег. – Уверила я соседку, что не сдвинусь с места, и фальшиво улыбнулась.
Но Изольду Лазаревну Зегель просто нереально было смутить, и выбить из равновесия.
- А теперь милочка! Лови ушами моих слов!
Не будь у соседки на лбу написано, из какого она народа, то по говору ее легко можно было бы вычислить.
Мне всучили форшмак, схватили за плечи и дали ускорения, вталкивая в гостиную.
- С самого утра у тебя за стеной. – Соседка вытянула руку в сторону моей кухни. – Кипит жизнь! Снуют рабочие, распаковываются короба! Въезжает новый сосед! И это крайне привлекательный молодой мужчина.
- Изольда Лазаревна. «Молодой мужчина», в вашем понимании, это вообще любой мужчина, который еще дышит.
Соседка уже вовсю копалась в моих вещах, развешенных на металлической штанге.
- Ооо! Он молод! Действительно молод!
- Моложе Якова? – Поддела я пожилую женщину, вспомнив восьмидесятилетнего писателя с второго этажа, к которому ни раз наведывалась Изольда с пирогами с рыбой.
- Бесспорно! Одевайся! – в лицо мне швырнули легкое шифоновое белое платье с желтыми цветочками. – Мириам! Я поклялась твоей покойной матери, что не оставлю тебя! Где гребень?
Женщина пристроила свою посудину на полу, не найдя для нее другого места в моей обители без свободных столов и тумб, и начала шерстить содержимое моих, так и не распакованных, пожитков.
- Я пользуюсь этим… - я вытащила из обычной прозрачной банки пару художественных кистей, и провела ими по спутанным волосам. Эффекта, как такового, не было.
- Ты безнадежна… - Взвизгнула еврейка, и принялась из еврейки по моложе, тобишь из меня, делать «человека».
- Как его зовут? – Куклой болталась я в руках Изольды. – Розельфельд? Фаст? Зильбер? Ты бы ни за что не пустила в святую святых Иванова или Петрова.
- Леманн. У него очень красивая и правильная фамилия, девочка!
Была бы у меня нормальная, в представлении обычных людей, работа, мне бы не пришлось возвращаться в отчий дом. Жить здесь. Дышать воздухом, который терзал мои легкие, напоминая о родителях, и терпеть несносных соседей. Каждый житель дома номер 325, из всех восьми квартир, пытался превратить мое, и так жалкое, существование, в кромешный Геином! Еврейский Ад! Девятая квартира пустовала уже много лет. В десятой жила я.
Квартиры раньше занимали по целому этажу, но после революции были поделены пополам в зоне кухни и уборных. Тонкие перегородки до сих пор имели круглые слуховые окошки под потолком или чуть ниже. Я не знала точно, почему до сих пор
