Гейб редко пользовался услугами моделей. Долгое пребывание в неподвижности утомляло их, и к концу сеанса они выглядели уставшими и беспокойными. Лора же вела себя так, словно могла бесконечно сидеть с этой нежной улыбкой на лице.
Именно это он отчасти и хотел запечатлеть на портрете.
Внутреннее терпение, которое... что ж, наверное, можно назвать это спокойным принятием судьбы... того, что было, и того, что еще будет. Сам Гейб никогда не обладал большим терпением, ни к людям, ни к работе, ни к себе. Именно эта черта характера Лоры восхищала его, но он не имел никакого стремления развивать ее в себе.
И все же за женской красотой и спокойствием Мадонны скрывалось нечто большее! Время от времени в ней проявлялись неистовость, воинственная решительность.
Гейб чувствовал, что эта женщина сделает все, чтобы защитить то, что ей принадлежит. И конечно же это прежде всего ребенок, которого она носит.
Ей еще есть что рассказать, размышлял он, проводя карандашом по бумаге. Те обрывки информации, которые она ему изложила, имели целью лишь удержать его от дальнейших расспросов. Он больше и не спрашивал. Конечно, это его не удовлетворило, он не любил недомолвок и хотел знать о ней все. Но заставить себя оказывать на нее давление, если ей так дорого давались даже ничтожные воспоминания о прошлом, он не мог.
Время еще было. Радио продолжало вещать о закрытых дорогах и о прогнозируемых снегопадах. Скалистые горы и весной могут быть коварными.
Гейб прикинул, что пройдет две, может быть, три недели прежде, чем можно будет без риска тронуться в путь.
Странно, но вначале он думал, что вынужденное общество будет раздражать его. Но сейчас, когда одиночество, которое он сам себе навязал, оказалось нарушенным Гейб был даже рад. Он давно не писал портретов. Может быть, слишком давно. Со времени смерти Майкла он не мог смотреть на людей.
Здесь, в хижине, отрезанный от воспоминаний, он начал исцеляться. В Сан-Франциско он даже не мог взять в руки кисть. Горе сделало его не только слабым. На какое-то время оно сделало его... апатичным.
Здесь, в уединении, в одиночестве он писал пейзажи, натюрморты, туманные мечты и морские пейзажи со старых набросков. Этого было достаточно. И только когда в его жизнь вошла Лора, он снова ощутил потребность написать человеческое лицо.
Когда-то он верил в судьбу, в то, что линия жизни начертана еще до рождения. Смерть Майкла все изменила. С тех пор Гейбу нужно было что-то или кого-то винить. Самым легким и самым болезненным было винить самого себя. Сейчас, рисуя Лору, думая о странном стечении обстоятельств, при которых она вошла в его жизнь, он снова задумался над этим вопросом.
О чем же она думает, снова терялся в догадках Гейб.
Вы устали?
Нет, — ответила она, не шевельнувшись. Он поставил кресло так, чтобы она, сидя лицом к нему, могла одновременно смотреть в окно. Свет падал через нее, не отбрасывая теней. — Мне нравится смотреть на снег. На нем появились следы, и я думаю, кто из животных мог пройти незамеченным мимо нас? И еще я смотрю на горы. Они выглядят очень старыми и сердитыми. На востоке они более добродушны.
Гейб рассеянно согласился, разглядывая свой хороший, но не совсем верный набросок. Ему хотелось поскорее начать работать на полотне. Он отложил этюдник и, нахмурившись, взглянул на нее. Она тоже посмотрела на него, терпеливая и, если он не ошибался, удивленная.
—У вас есть какая-нибудь другая одежда? Может быть, что-нибудь с обнаженными плечами?
Ее удивление стало еще более заметным.
—Мне очень жаль, но мой гардероб сейчас несколько ограничен.
Он поднялся и принялся вышагивать, к камину, к окну, к столу. Когда он подошел и стал поворачивать ее лицо в разные стороны, Лора покорно сидела, повинуясь его жестам. После трех дней позирования она к этому привыкла. На ее месте мог быть букет цветов, подумала Лора, или чаша с фруктами. Как будто никогда не было того момента на заснеженном крыльце. Она уже убедила себя, что ее реакция на него была лишь плодом ее воображения.
Он художник, она модель, как и прежде»
У вас настоящее женское лицо, — начал он, говоря больше с собой, чем с ней. — Обольстительное и тем не менее сдержанное и мягкое, даже несмотря на некоторую угловатость и эти скулы. Оно не угрожающее и тем не менее приводит в совершенное смятение. Это, — он небрежно провел большим пальцем по ее полной нижней губе, — говорит о сексуальности, но ваши глаза обещают любовь и верность. А то, что вы созреваете...
Созреваю? — Лора засмеялась, и руки, сжатые на коленях, расслабились.
Разве не так называется беременность? Звучит намного привлекательнее и чувствуется обещание, исполнение и... несмотря на образование и прогресс... манящая тайна для женщины и для ребенка. Как ангел.
Как это?
Говоря, он принялся лохматить ей волосы, убирать их назад, приглаживая, поднимать, снова опускать.
—Мы считаем ангелов эфирными созданиями, таинственными, стоящими выше человеческих желаний и пороков, но ведь когда-то они были людьми!
Его слова заставили ее улыбнуться.
—Вы верите в ангелов?
Его рука по-прежнему была у нее в волосах, но он забыл, совершенно забыл, зачем он что-то делал с ними.
Если не верить в них, то и жить не стоит. — У нее были волосы ангела, блестящие, светлые, мягкие, как облако. Почувствовав вдруг неловкость, Гейб убрал руку и сунул ее в карман мешковатых вельветовых бриджей.
Вы хотите сделать перерыв? — спросила Лора и снова сложила руки на коленях.
Да. Отдохнем часок. Мне надо все обдумать. — Когда она встала, он машинально отступил на шаг. Не работая, Гейб тщательно старался не касаться ее. Его начинала тревожить отчаянная тяга к ней. — Поднимите ноги! — Лора удивленно подняла брови. — Это рекомендовано в книге, которую вы постоянно читаете. Я решил, что при нынешних обстоятельствах мне не повредит просмотреть ее!
Вы очень добры.
Нет, это просто инстинкт самосохранения! — Когда Лора загадочно улыбалась ему, с ним что-то происходило. То, чего он не хотел признавать. — Чем больше я убеждаюсь, что вы заботитесь о себе, тем меньше шансов на то, что вы родите прежде, чем откроются дороги!
У меня еще больше месяца, — напомнила она. — Но я ценю вашу заботу о нас.
Поднимите ноги, — повторил Гейб. — Я приготовлю молоко.
Но я...
Вы сегодня выпили только один стакан. — Он нетерпеливо подтолкнул ее к дивану и ушел на кухню.
С облегчением вздохнув, Лора откинулась на подушки. Поднять ноги было не так легко, как когда-то, но ей удалось взгромоздить их на край кофейного столика. До нее доходило тепло от камина, и ей захотелось свернуться перед ним калачиком. Но в этом случае, с усмешкой подумала она, понадобится кран, чтобы поднять ее!
