Арлетта мало что знала о внешнем мире, поскольку в район Баиу-Тече не приходили газеты. По крайней мере в ее семье их не читали. Она знала, что в Европе идет война, потому что во время их последней поездки в Нью-Иберию в июле по случаю ее дня рождения в кино перед фильмом показывали ролик с новостями. Родители Арлетты не говорили о войне, но мать иногда упоминала о чем-то, связанном с «призывом», и Арлетта заметила, что каждый раз, когда она это делала, отец приходил в бешенство.
Она не могла придумать способ, как сбежать от отца, но была полна решимости сделать это. У нее не было денег, и все же она могла добраться до Нью-Иберии, а там, может быть, какая-нибудь добрая леди наймет ее убирать в доме или работать в саду. В Нью-Иберии Арлетта видела много «добрых леди». На них были красивые летние платья нежных тонов, совсем новые, а не вылинявшие от многократных стирок. От этих женщин пахло цветами, а не потом, и ногти у них были покрыты ярко-красным лаком. Арлетта хотела стать такой, как они, и никак не могла понять, почему ее мать не хочет быть такой. До поездки мать казалась ей красивой. Но после того как она увидела женщин из Нью-Иберии, а в особенности после прекрасных леди из фильма Арлетта поняла, что ее мать простая, жалкая и некультурная. Но самое плохое, по мнению Арлетты, заключалось в том, что мать даже не обращала внимания на то, как она выглядит, как живет ее семья и какой мужчина рядом с ней.
Арлетта пришла к заключению, что мать не заботится о ней. Поэтому отец мог колотить ее безнаказанно когда вздумается — мать это не волновало. Арлетта считала, что все дело в этом, и решила сама найти выход из положения.
У нее были две старшие сестры и трое младших братьев, и никому до нее не было дела. Арлетта еще не ходила в школу и не умела ни читать, ни писать, но мать научила ее молиться. Она знала наизусть «Аве Мария» и «Отче наш». Мать всегда говорила, что, если она помолится Пресвятой Деве, та обязательно ответит на ее молитву.
— О Пресвятая Дева Мария, — стала молиться Арлетта, закрыв глаза и прижав свои маленькие ладошки друг к другу, — пожалуйста, мать младенца Иисуса, убей моего отца! О Пресвятая Дева, упроси своего сына — Иисус все может. Пресвятая Дева, мать младенца Иисуса, прими мою молитву, я прошу убить моего отца.
Арлетта продолжала молиться до тех пор, пока солнце не скрылось за ковром испанского мха. На Баиу-Тече упала темнота, но Арлетте не было страшно. Время было занято молитвой, а надежда, что однажды, однажды очень скоро она избавится от отца и от дьявола, которым он был одержим, воодушевляла ее.
На следующее утро, едва лишь солнце появилось из-за горизонта, Арлетта услышала голос своей сестры Анжелики:
— Что ты здесь делаешь?
— Прячусь, — ответила Арлетта.
— От папы?
— Он меня бьет.
— Знаю. — Анжелика была старшей из трех. Раньше Арлетта считала, что сестра очень мудра и все знает, но обнаружила, что до поездки в Нью-Иберию Анжелика тоже ни разу не была на выставке картин. Теперь Арлетта уже не подчинялась сестре, как раньше. Анжелика просунула руку сквозь ветки. — Давай, пошли домой.
— Не-е-е! — Арлетта шлепнула сестру по руке.
— Эй, ты чего?
— Я никогда не вернусь туда.
— Ты что, сдурела? Ты не можешь сбежать от папы. Никто из нас не может.
— Анжелика, останься со мной. Я хочу убежать оттуда. Может, в Лафейетт…
Анжелика засмеялась:
— Тебе всего пять! Сторожа тебя сразу поймают.
— Я не боюсь сторожей. Они ничем не хуже папы.
Взгляд Анжелики затуманился.
— Папа — ужасный человек, это точно. Но и другие мужчины тоже плохие…
Арлетта с любопытством посмотрела на сестру, но Анжелика отвернулась. Она гордилась своею способностью сдерживать чувства и не хотела, чтобы Арлетта заметила ее слезы.
— Ты должна вернуться домой. Он будет без тебя скучать.
— Мне наплевать.
— Арлетта, солнышко, пожалуйста, пойдем домой. Я скажу ему, что ты всю ночь была дома. Он никогда не узнает. Он был пьяный. Он ничего не вспомнит.
— Нет!
— Господи, Арлетта! Это все от пьянства. Не будь такой упрямой.
— Нет. Я все равно сбегу.
Наконец Анжелике надоело уговаривать сестру. Она сунула руку в дупло и принялась выгонять Арлетту из ее убежища, стараясь поймать ее за руки.
— Арлетта, я хочу тебе помочь. Ты должна поесть.
— Не заставляй меня, — теперь уже плакала Арлетта.
— Знаешь что я тебе скажу, детка. Если пойдешь со мной, я помогу тебе сбежать от него. Только тогда у нас будут деньги и еда и мы сделаем все как надо.
Глаза Арлетты стали огромными.
— Ты поможешь?
— Я уйду с тобой.
— А другим мы не скажем? — спросила Арлетта, чтобы проверить сестру.
— Нет.
Арлетта взглянула на сестру, сравнивая ее с леди из Нью-Иберии и с красивыми леди из фильмов.
С самого начала весны белая кожа Анжелики краснела, как вареный рак, и оставалась красной, шершавой и облезлой все лето. Ее каштановые волосы свисали тусклыми, грязными прядями. На ней была старая отцовская майка без рукавов и шорты матери, мятые, залатанные и заляпанные пятнами. Арлетта подумала, что в один прекрасный день эти шорты перейдут к ней. Анжелика выглядела совсем некрасиво, и это пугало Арлетту. Вдруг она тоже недостаточно хороша, чтобы «добрая леди» из Нью-Иберии взяла ее к себе?
— Мы будем друг другу помогать, — сказала Анжелика.
— Ладно, — согласилась Арлетта, и они, взявшись за руки, двинулись через болото к своей лачуге.
* * *
Арлетта скоро убедилась, что сестра говорила правду: отец больше не вспоминал о том, что случилось накануне. Он ничего не знал о побеге Арлетты и о том, что она всю ночь провела на болоте. Утром он встал с больной головой, прыгнул в машину и сказал, что едет за продуктами.
Девочки с матерью стояли на крыльце и смотрели, как машина скрылась в дорожной пыли. Потом мать велела им заняться стиркой.
Анжелика развела на улице огонь и наполнила чан для стирки водой из колодца, как делали бедные женщины Юга уже две сотни лет. В хозяйстве Гербертов не водилось современных приспособлений, и даже самые простые дела занимали полдня. Пока Мари занималась с трехлетним Билли Джо, двухлетним Джои и шестимесячным Бобби, Арлетта помешивала кипящее белье, а Анжелика тяжелым чугунным утюгом гладила отцовские рубашки на кухонном столе, покрытом скатертью и хлопчатобумажной простыней, заляпанной пятнами. Семилетняя Антуанетта развешивала нижнее белье, полотенца и простыни на веревку, натянутую между двумя старыми дубами, и прикрепляла деревянными прищепками.
