Охотниц было немало. Лара разогнала всех. Люберецкая закалка, подмосковная хватка — всех этих московских курв расшвыряла! И главный бой выиграла — развела с женой.
«Все у нас получится!» — повторяла про себя, посмеиваясь. Ночью, прижавшись к нему, спящему. Днем, обнимая его на заднем сиденье его роскошного авто. «Все у нас получится! Все получится…» Чей-то дурацкий предвыборный лозунг, Лара и не помнила — чей. Все получится!
Все и получилось. Почти все. Она не учла главного. Дима влюбился в ту смешную хипповую девчонку-оторву, поющую возле арбатского перекрестка. Дима влюбился в рыжую Золушку. Когда же Золушка превратилась в Мачеху, сварливо орущую на перепуганных продавщиц в модном бутике, Дима оторопел, растерялся, погрустнел, поскучнел. Потом сказал Ларе жестко:
— Что-то ты, солнце мое, слишком быстро из Золушки в Мачеху превратилась. Не рановато ли? А?
Лара закатила скандал. Дима молча оделся, бросил ключи от квартиры (купленной им для нее совсем недавно) на столик в прихожей и ушел.
Она его вернула. Но с той поры, с того памятного разговора, все у них разладилось, все пошло прахом. Ссоры, склоки, лихорадочные ночные примирения, и новые ссоры, и новые слезы…
Она стала изменять ему — демонстративно, в открытую. «Пусть поревнует!» — говорили Ларе ее новые московские подруги — случайные приятельницы, завидующие ей, дуре, отчаянно. Ларе бы их не слушать — гнать. Лара слушала. Поступала, как велено. Пускала в постель кого ни попадя, чужих мужиков. Терпела их постылые ласки, превозмогая отвращение. Вроде как у дантиста без обезболивания. Мстила Диме. Глупая, нелепая люберецкая охотница… Загнала саму себя в капкан.
Теперь она стояла посреди Диминого кабинета, глядя на него с дурацким детским вызовом. Решила идти ва-банк. Авось повезет!
— Дима, — сказала она наконец торжественно. — Мне деньги нужны, я замуж выхожу, Дима.
— Замуж? — переспросил Дима, покосившись на притихших эстонцев. Его унижали в присутствии чужих. Она унижала его не в первый раз. До поры до времени он терпел и прощал. Хватит. Баста!
— Замуж? — повторил он. — Поздравляю. За кого?
— За князя Трубецкого! — отчеканила Лара победно. — Настоящий князь, между прочим. У него карта древа над столом висит — закачаешься!
Князь был ею не выдуман, существовал в действительности — невзрачный такой господинчик лет сорока. Пристал к ней на какой-то тусовке. Целовал ручки, расшаркивался, как и подобает галантному отпрыску княжеского рода. Обещал произвести Лару в графини. «Зачем же в графини? — спросила Лара насмешливо, брезгливо отдернув руку от его губ. — Тогда уж — в княгини. Чем я не Трубецкая?»
Замуж за него она не собиралась, естественно. На черта ей этот князь, преп по технике речи, семьсот тысяч оклада?! Князь Ларе не нравился. Лара любила своего плебея-мебельщика. Дима к венцу ее вести передумал, поостыл, давал задний ход. Лара решила его спровоцировать, подстегнуть.
— За Трубецкого, — повторила она с вызовом. — Дай нам денег, Дим. Он должен что-то оставить чилдренам. Он их настрогал штук шесть. Ждал, когда наследник родится. Продолжатель рода. А сам все девок лудил. Дамский мастер. Дай денег, Дим. Считай, что это отступные.
Дима кивнул, наливаясь тяжелой вязкой злобой. Потом подошел к Ларе, сгреб ее в охапку и выволок из кабинета. Лара отчаянно завизжала и, пытаясь вырваться, замолотила его кулаками по плечам.
Дима протащил ее вниз по лестнице, не произнеся ни слова, тяжело дыша и багровея от ярости.
— Пусти! — кричала Лара, отбиваясь. — Пусти! Ты что, убить меня хочешь?! Ошалел совсем?
Дима вытащил ее на улицу, подволок к своей машине. Шофер выскочил из авто, растерянно глядя на хозяина и его визжащую подругу.
— Отвези ее домой, — прохрипел Дима, наконец выпустив Лару. — К ней домой, — уточнил зло. — Не ко мне — к ней!
— Да вон ее машина стоит, — пробормотал шофер, косясь на Ларину машину (Димин подарок, Дима умел быть щедрым, что да, то да). — Вон ее тачка! Она на своей приехала, я видел.
— Дима! — Лара размазывала слезы по лицу. Она уже поняла, что проиграла. — Дима, я пошутила! Я ни за кого не выхожу, не собираюсь! Это я так, шутка дурацкая…
— Отвези ее, — повторил Дима, глядя на шофера. Лару он не слышал, Лары больше не существовало. — Давай, в темпе!
Лара притихла, вытерла слезы, оттолкнула руку шофера. Подошла к своей машине, открыла ее, села за руль и умчалась.
Дима присел на каменный выступ и привалился спиной к стене. Сидел, глядя перед собой угрюмо и тупо. Шофер топтался на месте, не решаясь подойти к хозяину, не зная, чем ему помочь.
Лева выскочил из дверей офиса, огляделся, увидел Диму, присел рядом и протянул ему сигареты. Помолчали. Дима закурил, жадно затянувшись.
— Я, значит, грязный торгаш, — пробормотал он после долгой паузы. — Я — торгаш, а ей белую кость подавай… Кронпринцев… Она у нас, блин, Трубецкая теперь! Лев, найди мне какую-нибудь разведенку из Рюриков, — попросил он с печальным сарказмом. — Женюсь и буду Рюрик. Найдешь?
Лева хмыкнул. Дима потянулся за новой сигаретой.
— Хватит, — сказал Лева и сунул пачку в карман. — Одну выкурил — хватит. Из Рюриков тебе найти? Что ж, поищем. Не такая уж плохая идейка, мой дорогой.
Позвонили в дверь. Осторожный короткий звонок.
— Одиннадцать вечера… — Нина недоуменно покосилась на мать. — Кто это, как думаешь?
— Не открывай, — сказала мать, продолжая массировать худенькую Нинину спину, почти по-девчоночьи узкую. — Не вздумай даже. Шпана какая-нибудь…
Опять раздался звонок. На этот раз — долгий, настойчивый. Нина решительно поднялась с табурета.
— Не открывай, — крикнула мать.
— Ну что ты хочешь, чтобы Вовка проснулся? И Костя?
Она вышла в прихожую, подошла к двери.
— Кто?
Молчание. Потом низкий женский голос откликнулся вкрадчиво, льстиво:
— Вы меня не знаете… Нина Николаевна… Если это вы… я сейчас вам все…
Нина открыла дверь, не дослушав.
Полная брюнетка лет пятидесяти стояла перед ней, улыбалась Нине умильно, сложив пухлые руки на животе эдак по-поповски. Волосы у брюнетки были весьма интенсивно начесаны по моде шестидесятых годов — до размеров огромного, почти идеальной геометрической формы шара.
— Здрасте, — сказала незнакомка. — Как у вас лестница-то сверкает… — И она улыбнулась Нине. — Каждая ступенечка блестит. Не иначе как вы ее вымыли только что.
— Допустим, — кивнула Нина. — Вы к кому?
— Значит, все еще моете, — вздохнула незнакомка. — Костя мне рассказывал.
— Костя? — переспросила Нина удивленно. — А вы кто, собственно?
