— Допустим, — кивнула Нина. — Вы к кому?
— Значит, все еще моете, — вздохнула незнакомка. — Костя мне рассказывал.
— Костя? — переспросила Нина удивленно. — А вы кто, собственно?
— Я Вика. — Незнакомка подняла руки к вискам, поправляя прическу — шар не дрогнул, не шелохнулся. — Я Вика, та самая… Ваш муж уходил ко мне… Три года назад.
Марсельеза! Фармацевтша-воительница. Нина рассматривала ее с насмешливым интересом.
— Он спит, — прошипела мать, выглядывая из-за Нининого плеча. — Костя спит. И вообще, что вам здесь нужно?
— Мама, иди к себе, — велела Нина и посторонилась, впустив Марсельезу в прихожую.
— Нина, кого ты впускаешь? — зашептала мать негодующе. — Зачем?
— Мама, иди к себе! — Нина повысила голос.
— Я — в кухню, — прощебетала Марсельеза и шмыгнула в кухню, непрестанно оправляя, взбивая кончиками пальцев свою шарообразную прическу, покрытую прочным панцирем из лака. — Я к вам по делу. — Она села к столу, снова сложив руки на животе.
Нина прислонилась к стене, глядя на Марсельезу. Фарс… Костю, что ли, разбудить?
— Именно к вам, — словно прочитав ее мысли, уточнила Марсельеза с многозначительной улыбкой. — Не к Косте. В этом доме все решаете вы, как я понимаю. — Марсельеза сделала краткую паузу и выпалила, решившись: — Нина, я хочу получить компенсацию.
— Что?! — спросила Нина изумленно. — Что вы хотите получить?
— Компенсацию, — повторила Марсельеза веско, с мрачной торжественностью. Она уже не улыбалась. — Компенсацию за утраченное здоровье.
— А мы-то тут при чем? — Мать заглянула в кухню и ненавидяще посмотрела на Марсельезу. — Костя — при чем?! Он бил, что ли, вас?
— Мама, ты еще и подслушиваешь? — Нина попыталась выставить мать из кухни.
— Что-о вы, — вздохнула Марсельеза. — Костя… Да он мухи не обидит! Это я его пару раз приложила… Когда пьяный пришел. У меня рука тяжелая.
— Гони ее, — прошипела мать, не давая Нине вытолкнуть себя из кухни. — Что ты ее за стол-то посадила?
— У меня астма, — сказала Марсельеза, делая вид, что не слышит выпадов в свой адрес. — Я инвалид второй группы.
— А мы-то здесь при чем?! — завопила мать. — Костя здесь при чем?
— Он привел в дом кота, — пояснила Марсельеза. — Он нашел его там, у Белого дома… Мы его даже назвали Руцким. Вылитый Руцкой, усики — щеточкой…
Нина и мать ошеломленно взирали на Марсельезу.
— И кот стал у нас жить, — продолжала Марсельеза задумчиво, медленно, с какой-то странной полуулыбкой. — А потом Костя вернулся к вам, а Руцкой остался у меня. Я его очень любила…
— Кого? — спросила Нина. — Костю? Или кота?
— Обоих, — прошептала Марсельеза.
— Нина, она сумасшедшая, — заметила мать убежденно.
— Но я стала кашлять. — Марсельеза вновь проигнорировала оскорбление. — И задыхаться. У меня началась астма на нервной почве. Опять же — кошачья шерсть…
— Отдали бы кота. — Мать смотрела на Марсельезу почти с опаской. — Раз такое дело… Нас-то чего шантажировать?!
Нина изловчилась и наконец вытолкнула мать за порог кухни, захлопнула дверь, придерживая ее рукой на тот случай, если мать предпримет попытку штурма.
— Я сейчас ложусь в клинику. — Марсельеза взглянула на Нину в упор. — У меня совсем нет денег на лечение. Помогите, умоляю вас! Это так дорого теперь, вы же знаете… Ведь если бы не Костя… И не кот… Я была бы здорова.
Нина смотрела на нее молча. Марсельеза улыбалась ей искательно и жалко. Потом, вспомнив, наверное, о своем диагнозе и инвалидности, она надсадно и хрипло закашлялась. В сущности, она мало чем отличалась от побирушек из электричек и поездов метро: тот же заунывно-протяжный голос, сиротская печаль во взоре…
Нине стало нестерпимо стыдно. Не за себя — за эту бедолагу. И жаль ее до слез — нелепую, полубезумную старую тетку. И себя тоже жаль почему-то.
— Я совсем одна, — призналась Марсельеза. Глаза ее наполнились слезами. — Совсем-совсем одна. Кот умер. Детей у меня нет…
— Вы чаю хотите? — спросила Нина.
Марсельеза покачала головой, борясь со слезами.
— Вам еще повезло. — Она достала из сумочки, такой же допотопной и старомодной, как и она сама, мятый носовой платок и трубно высморкалась. — Повезло. У вас — дети, мама. Муж… Хотя какой он муж, уж я-то знаю… Помню. Но все же… Вам есть о ком заботиться. Это такое счастье! А я совсем одна. Мне даже поговорить не с кем. Я пойду. Простите.
Она поднялась из-за стола, снова проверив сохранность своей зацементированной лаком прически.
— Подождите, — произнесла Нина растерянно, не зная, чем ей помочь. — Куда вы? Вы же просили… Вам ведь…
— А! — Марсельеза махнула рукой, сунула платок в карман и снова поправила купол над головой. — Это я так… Чтобы повод был познакомиться.
Марсельеза открыла дверь — мать стояла в прихожей, сунув руки в карманы халатика, испепеляя незваную гостью инквизиторским взором.
— Мама, что же ты подслушиваешь? — прошептала Нина укоризненно. — Стыдно, мама… Подождите! — Она оглянулась на гостью. — Я сейчас… Денег у нас совсем нет, но… — Задумавшись на миг, Нина сняла с пальца колечко. — Это не обручальное, — пояснила она поспешно, протягивая кольцо Марсельезе. — Это я сама себе купила когда-то… Я его в ломбард не сдаю, жалею… Ну, это неважно. Оно с бирюзой, я бирюзу люблю… любила. Возьмите.
— Дура ты, дура, — вздохнула мать. — Святая простота! Поверила аферистке…
— Спасибо. — Марсельеза вытерла слезы. Покачала головой. — Я не могу принять, спасибо.
— Она и астму-то выдумала, — не унималась мать.
— Астму я не выдумала. — Марсельеза открыла дверь на лестничную площадку. — Каждую ночь задыхаюсь, ингаляторов не напасешься. Спасибо вам. — Она взглянула на Нину. — Вы добрая. Не сердитесь на меня… за Костю.
— Когда это было! — устало откликнулась Нина.
— Все равно вы счастливая, — сказала Марсельеза. — Хоть и лестницы моете. Вам есть для кого жить. Счастливая!
— Может, и вам еще повезет, — ответила Нина.
— Мне — вряд ли. — И Марсельеза улыбнулась ей сквозь слезы. — А вот вам повезет. Я немножко колдунья. Меня в нашей аптеке на Фестивальной все бабы ведьмой звали. Вам повезет. Помяните мое слово!
Теплый сентябрьский вечер. Аккуратная лужайка перед двухэтажным коттеджем с высокой мансардой. Мерное урчание газонокосилки — Димин садовник стрижет газон. Совершеннейшая идиллия. Дом в Серебряном бору. Сосед справа — поп-звезда. Сосед слева — политик из самых-самых… О чем еще мечтать? Чего ж, черт подери, так тошно?!
Дима прохаживался вдоль центральной аллейки, меряя ее шагами. Тоска подкатывала к горлу, тупая, неотвязная мутная тоска. Выпить, что ли?
