Эрнесто поведал нам об одном местечке на севере страны, живописал красоты тамошней природы, речушку, горы, возвышавшиеся над чудной красоты тропическим лесом. Это было то место, где сны становятся фантастической явью. В одну из ночей, проведенных там, ему приснился серебристый город. Его название, Васлала, сверкало на старых, монументальных стволах сейб[7]. Мы решили, что его сон был знаком. В Васлалу мы должны были отправиться как можно скорее, если, конечно, не хотели закончить свои дни в карцере, в диких пытках или же просто быть убитыми.
С реки моя жена, которую я не видел с момента государственного переворота, отправила ко мне в город человека с посланием: я должен был отправляться в путь. Она присоединится ко мне позже.
Чтобы добраться до Васлалы, нам потребовалась неделя. Место это было потрясающим. Его можно назвать удивительным, единственным в своем роде климатологическим феноменом. Из жаркого климата легко было попасть в умеренный, просто пройдя несколько метров по коридору, где вихрем крутился ветер. В долине с умеренным климатом мы и основали общину. Ее границу обозначали четыре гигантские сейбы. Мы построили домики, протоптали тропинки, расчистили лес, открыли парки. В Коридоре ветров одежда сохла за считанные минуты и напоминала веселый танец цветных тряпок, которые кружили в воздухе, не падая. Ах! Если бы я смог передать вам весь опыт, полученный в то время!.. Вдали от травли, гонений, все как один одурманенные духом альтруизма и идеализма нашей миссии первопроходцев, мы еще сильнее стремились взаимодействовать друг с другом. Мы старались искоренить всякую мелочность и малодушие из своих характеров и вести себя так, как, мы полагали, подобало вести себя группе людей, которая собиралась сосуществовать не только физически, но и духовно. Свой маленький домик я построил на берегу речки, чтобы не тосковать по журчанию воды. Эта речка в Васлале была для меня Тигром и Евфратом земного рая. Могу смело заявить, что в эти дни я был абсолютно счастлив.
— А ваша жена? — спросил Рафаэль.
— Это было единственной моей печалью. Мы столько месяцев были в разлуке… Я знал, что она на реке, в безопасности, но никак не мог сообщить ей о своем местонахождении, не мог отправиться за ней или послать кого-то, не поставив тем самым под угрозу секретность нашей миссии. Я полностью сконцентрировался на работе, убеждая себя, что мне нужно дождаться подходящего момента. Так прошло больше года, пока один крестьянин не сообщил нам, что преследовавший нас генерал убит своими подчиненными и что в Фагуасе снова пытаются поэкспериментировать со свободой и демократией. На тот момент, когда я решил отправиться за своей женой, нам уже удалось наладить быт.
Нашихады в зонах умеренного и жаркого климата начинали плодоносить, кролики и куры на ферме потихоньку размножались, цех по выделке кожи, столярная мастерская и прочие службы отлажено работали. Мы жили в состоянии непередаваемого мира и согласия, в окружении сейб и сказочно прекрасных пейзажей. Вечерами после работы мы предавались беседам или отправлялись на оздоровительную прогулку, а в выходные выбирались в походы.
Я и остальные поэты не переставали удивляться, как удачно складывается наш эксперимент. У Эрнесто не было никакой головной боли, и ночью он спал как убитый. Я же, напротив, несмотря на полное ощущение счастья, не мог расслабиться. Меня не переставало волновать то спокойствие, в которое мы погружались. На подсознательном уровне я чувствовал, что наша склонность к уединению довела нас до того, что наши встречи с крестьянами соседней сельской общины стали редкими. В этот период я стал задаваться вопросом, не существует ли опасности, что мы настолько замкнемся в себе, что откажемся от всяких контактов с внешним миром, превратившись в подобие современного Авалона, туманного острова, недостижимого для простых смертных, в подобие неприступной крепости. Эта идея совсем мне не импонировала. Я стал испытывать тоску, возможно, раньше времени, думая о жизни вне бульона цивилизации, в котором варятся новые и всегда интересные мысли. Я поделился этим с Эрнесто, и он упрекнул меня в нетерпении. «Ты не мог быть там счастливым, — сказал он мне, — не уяснив для себя четко, что Васлала превратится в стерильную территорию, отгороженную от суеты, шума и конфликтов внешнего мира. Мы должны с благодарностью принимать возможность жертвовать нашей интеллектуальной жаждой, — настаивал он, — если мы желали лицезреть рождение поколения, способного построить истинную Утопию».
Долго я думал, что сомнения и страхи, которые поселились в моей душе, словно сговорились против меня. Отсутствие веры, духовные колебания вступили в противодействие с коллективной энергетикой, царившей в Васлале, и она снова стала в моем сознании чем-то недостижимым. Не знаю. Естественно, когда я попытался вернуться, никогда уже не смог отыскать ее, никогда больше не смог увидеть ни гигантские сейбы, ни сумерки, превращающиеся в вихрь в Коридоре ветров.
Дон Хосе внезапно замолчал. Долгое время в кабинете слышались только крики цапли и кваканье лягушек.
Мелисандра посмотрела дедушке в глаза, влажные и блестящие; посмотрела так, словно полагала, что, хорошенько вглядевшись в них, можно различить где-то в их глубине речку, лес, влажный и зеленый, уловить чистый воздух Васлалы.
Рафаэль был в растерянности, ожидая, что старик продолжит свое повествование, и опасался нарушить его молчание. Он тоже посмотрел в голубые глаза философа, интуитивно чувствуя, что ему довелось участвовать в каком-то ритуале, своего рода песнопении, призванном воззвать к жизни это таинственное место, произнести вслух его имя, чтобы оно засуществовало. Несмотря на детальное описание географических границ Васлалы, что, возможно, облегчит ее поиски, слова старика были окутаны пеленой тумана, полны размытых характеристик.
— Но, — решился наконец заговорить Рафаэль, — почему же, так хорошо зная местонахождение Васлалы, вы никогда не смогли туда вернуться?
— Я вернулся, — ответил дон Хосе, не смотря на собеседника, уставившись в какую-то неопределенную точку письменного стола. — Следуя географическим ориентирам, я пришел на то место, где точно должна была находиться Васлала. Загадка в том, — сказал он, снова поворачиваясь к журналисту, — что ее уже там не было. Реки поменяли расположение, не было между ними долины, не было ее и между сельвой и горами. Я не обнаружил ни сейб, ни Коридора ветров. Встретил лишь старого крестьянина, местного алькальда, указавшего в свое время нам дорогу, который показался мне таким же потерянным, как и я. Он меня не узнал, и единственное, что удалось у него выпытать, было то, что я уже и сам знал: Васлала исчезла.
