— И если эту бурду можно назвать выпивкой, — добавила я.
— Обычно моя вечеринка заканчивается на какой-нибудь кухне, где я тихо сижу и пью чай.
— Я тоже, — призналась я. — Я уже выяснила все странные места, где люди держат заварочные чайники. Мужчины, например, всегда ставят их поближе к тому месту, где кипятят воду. А вот женщины — нет. Когда сестра Рейбрук увольнялась, она устроила прощальные посиделки, и ее чайник я нашла в имбирном кувшине в шкафу.
— У моей тетушки чайник найти посложнее. Она его запирает, и исключительно потому, что кто-то подарил ей старинный шкафчик с замком, родом из тех времен, когда утварь ценилась на вес золота и хозяева не доверяли слугам.
— Как подставка для графина с вином, которую нельзя открыть без ключа, — улыбнулась я. — Или так получилось потому, что тетушка Мод была алкоголичкой?
— Нет, я думаю, дворецкий был тихим пьяницей.
Я протерла окошко, чтобы выглянуть наружу. Мы почти приехали.
— Мартин, высади меня на углу, а не у парадной двери, — попросила я.
— Но ведь все останавливаются на углу.
— Вот именно. Комендантша такая проныра! Ей нечего делать, кроме как следить, кто с кем уходит и во сколько возвращается.
— Тогда почему бы нам не удовлетворить ее любопытство? — усмехнулся мужчина.
Мне не хотелось доходчиво объяснять ему, что в этом случае на следующее утро его имя будет непременно склоняться на все лады вместе с моим и что ему это может не понравиться.
— Пусть она погадает, — ответила я. — Для нее смысл жизни состоит в том, чтобы строить предположения о чужих романах.
— Что ж, вот и угол. Ты только посмотри на это. — Мартин сбросил скорость, чтобы я могла обозреть окрестности.
На пятачке у большой березы уже стояли три машины. Каждая из них принадлежала кому-то из персонала больницы, и в каждой на переднем сиденье виднелись две склонившихся друг к другу головы.
— Нет, — решила я. — Домой, Мартин.
Он спустился вниз по дороге и притормозил прямо напротив веранды.
— Ну вот, мы и приехали. Теперь о нас все известно. — Мой спутник посмотрел мимо меня. — Боже мой! Как давно это здесь болтается?
Я тоже оглянулась. Когда мы уезжали, там висела написанная обычным шрифтом доска, гласившая: «Частное владение. Общежитие медсестер». Сейчас она была закрыта кричащим красно-белым плакатом с надписью: «Однажды вам может понадобиться медсестра: поддержите наше требование о повышении зарплаты, или вы можете ее не дождаться».
— Сестра Венаблес наверняка этот кошмар еще не видела, — заявила я. — И если увидит, то будет причитать. Лучше я сниму плакат.
— Нет. — Голос Мартина звучал очень решительно. — Ты не должна так поступать. Ты можешь не соглашаться с забастовочным комитетом, но никто не давал тебе права вмешиваться в его политику. Они делают то, что считают нужным. Если ты не готова пойти на собрание и высказать свое неодобрение вслух, не стоит злиться, когда подобное вывешивают и от твоего имени тоже. Я действительно так считаю, Лин. Если ты возмущена, жалуйся в комитет, но нельзя просто сорвать плакат.
— Но, Мартин, мы не можем позволить такой вульгарности висеть у общежития!
— Тогда иди на собрание и заяви об этом, — нахмурился мужчина. — Сделай так, как положено.
Мне показалось, что Вудхерст еще не выбрал, на чьей он стороне. И наш вечер мог бы закончиться совсем иначе.
— Возможно, — проговорила я, открывая дверь. — Доброй ночи, Мартин. И спасибо, что подвез.
Он положил свою руку мне на плечо, останавливая:
— Постой, Лин. Теперь, когда у нас в отделении появился Дез, мы не настолько перегружены, как прежде. Как ты думаешь, мы можем встретиться снова? — Мужчина улыбнулся. — В прошлый раз все было как-то не так, или ты другого мнения?
В этот раз все было тоже не так, и я чувствовала себя виноватой: не следовало высказываться так категорично по поводу всей этой кампании. Но я была довольна, что он хотя бы запомнил наше прошлое свидание.
— Возможно, — ответила я вслух. — Когда?
— Как насчет вторника? — предложил Мартин. — Я официально работаю полдня.
— Извини. Я, вероятно, не смогу освободиться раньше девяти.
— Я смогу подхватить тебя в половине десятого, — не сдавался он. — У нас будет возможность поужинать вдвоем.
— Я буду такой уставшей, Мартин, — вздохнула я с сожалением. — У меня просто сил не будет ни с кем общаться. Может быть, лучше на следующей неделе? Две наши жертвы простуды собираются выйти на работу к тому времени.
— Хорошо. Я позвоню тебе, можно?
— Да, — согласилась я. — Так и сделай. Я узнаю расписание своих дежурств в субботу, хорошо?
— Я не забуду, — кивнул мой кавалер. — Спокойной ночи, Лин. Я обязательно позвоню.
— Увидимся, — произнесла я и вылезла из машины, а он покатил назад вокруг блока, чтобы поставить машину на стоянку.
Сестра Венаблес отсутствовала в своем офисе. Это было только к лучшему, потому что на стену около лестницы был наклеен еще один плакат. Он гласил: «Мы студенты или рабы? Собрание в среду, в маленьком лекционном зале, в 21.00. Приглашаются также постоянные медсестры и врачи». Несколько первокурсников в клетчатых хлопчатобумажных халатах с номерами глазели на это объявление. Одной из них была Элен Кей из восьмой палаты. Она спросила:
— Сестра Дрейк, вы придете, правда?
— Думаете, мне стоит? — усомнилась я.
— Да, потому что цель нашего собрания — организация в воскресенье митинга и марша протеста по улицам. Управляющий обещал, что мы сможем пройти по главной площади, а затем по боковым улицам с фонарями в руках, как болельщицы футбольных команд, в колоннах… Конечно, его жена — частный пациент.
— Большое дело, — кивнула я. — И вы действительно считаете такое шествие лучшим способом заручиться поддержкой людей, да? Покажем, что мы настолько черствые, чтобы терять время, шагая шеренгами вокруг кинотеатра? И вы таким образом хотите заставить людей понять, насколько сестры необходимы в палатах?
Подружка Кей уставилась на меня:
— Но иначе нам никогда не позволят настоять на своем и изменить сложившийся порядок!
— Конечно, но ведь люди этого не понимают, — продолжала я свою речь. — Что они подумают? Если у них есть родственники среди наших пациентов в «Мей», они просто решат, что мы пренебрегаем своими обязанностями ради дурацкой демонстрации, разве не так?
— Ну… — Девушка явно колебалась. — Да, думаю, некоторые из них могут так подумать. Но как еще мы можем привлечь внимание общественности? Центральный комитет попросил местные комитеты всеми возможными способами стремиться к публичности.
