Она молча подала телеграмму. Там было написано:
«Узнал о чеках от Дуга. Прошлым вечером звонил Полю. Возвращайся домой, дорогая!»
— Так значит, мой дядя говорил вчера с тобой по телефону? — холодно спросила Домини.
— Верно, моя дорогая. — Совершенно спокойно он сложил телеграмму.
— И зная, что Дуг обо всем рассказал отцу, ты намеренно пришел ко мне… и…
— Не намеренно, Домини, и не думаю, что нам нужно стоять в холле и кричать друг на друга. — Он крепко взял ее за кисть и заставил пройти в гостиную. Там закрыл дверь и прислонился к ней спиной. — Я пришел прошлой ночью потому, тихо сказал он, — что ты кричала во сне, и я беспокоился о тебе. Я тебя поцеловал, но если бы ты меня оттолкнула, я бы вернулся в свою комнату. Ты не оттолкнула меня, и я любил тебя. Как угодно обзови. Скажи даже, что я воспользовался твоей слабостью, но это не изменит того обстоятельства, что прошлой ночью ты забыла о ненависти ко мне и, была ласкова со мной сегодня.
— Ну, да, — он непривычным для нее жестом повел плечами. — Да, это краденые сладкие мгновения, но я бы не крал, если бы ты этого не позволила.
— Неужели? — Она невесело засмеялась, его темная власть и грация уже не очаровывали ее. — Ты намеревался несмотря ни на что насладиться новой игрушкой, — твоим новым приобретением. Ты же сам сказал об этом вчера вечером в этой самой комнате. Я должна сдержать клятвы, желая того или нет. Таким образом, Поль, ты, вероятно, получил огромное удовлетворение от того, что достиг желаемого без сопротивления. Не сомневаюсь, — у нее прервался голос, ты посмеивался, когда я спросила, можно ли мне уснуть в твоих объятиях.
— Домини, не…
— Не прикасайся! — Отшатнувшись, она сделала шаг назад, когда он двинулся к ней. — Не прикасайся ко мне сегодня, не то меня стошнит. Стошнит от собственной сентиментальной тупости. Стошнит от собственных фантастических мыслей, что ты мог быть тем человеком, к которому я привяжусь. Ты, наверное, весь день посмеивался надо мной! Когда рвал чеки, из которых был удален яд. Когда позволила в той бухте целовать меня на песке. Если тебе нужна только моя оболочка, тогда, пожалуйста, пользуйся своей покупкой. Но все деньги мира не купят моего доверия или любви, а без них от жены мало проку, Поль.
— Да оставь ты себе свою любовь. — Лицо его совершенно окаменело, оно казалось скульптурой, вырезанной из мрамора, она была уверена, что и сердце у него сделано из того же материала. — Разве я когда-нибудь просил ее у тебя?
— Нет, на словах не просил, — бросила она ему. — Но ты не достаточно бесчеловечен, чтобы долго довольствоваться обществом жены, которая тебя ненавидит. Как ты посмел, Поль, отобрать у меня свободу выбора между Фэрдейном и Анделосом?
— Это грек во мне посмел бросить перчатку самой судьбе, — с вызовом ответил он.
— Судьбе! — выдохнула она и вспомнила, что думала об этом же утром, когда он целовал ее. Все глупые предрассудки! Его накажет больная совесть, накажет за то, что он обманом не дал ей поговорить с дядей по телефону.
— Если бы я позволил тебе поговорить с Мартином Дейном прошлым вечером, ты бросила бы меня, — резко выговорил Поль. — Ты не выбрала бы Анделос. Ты побежала бы домой, в Фэрдейн, к старомодному очарованию и вежливости своего дяди. Это все, что ты просишь от жизни, — быть служанкой в доме, много раз перезаложенном от стропил до фундамента?
— Фэрдейн — мой дом, — холодно сказала она. — Я люблю в нем каждый камень. Не могу обещать, что буду чувствовать то же самое в твоем доме на Орлином утесе.
— Но ты все равно будешь там жить со мной?
— Я дала слово. — Она упрямо подняла подбородок. — Я никогда не нарушаю своего слова.
— Спасибо тебе, Домини, — тихо сказал он.
— Не благодари меня, Поль. — Ее глаза, остановившиеся на его смуглом лице, были как синий лед. — Возможно, ты доживешь до того момента, когда пожалеешь, что побывал в Фэрдейне и встретил меня.
Домини устало обошла Поля, открыла дверь и направилась через холл к лестнице. Поднимаясь, она вдруг ухватилась за перила: внезапно у нее ослабели ноги. Она обрадовалась, добравшись до своей комнаты, упала на кровать и прижалась лицом к холодному шелку покрывала.
Она была не в состоянии заплакать. Слезы будто превратились в лед; радость сегодняшнего дня обернулась горечью. Кольца на тонких руках казались страшно тяжелыми. Оковы, говорила она себе. Оковы привязали ее к человеку без сердца. К человеку, силой навязавшему ей несчастное замужество без любви. Он сам говорил о пороке в ткани их отношений.
Говорил, что первое дуновение несчастья разорвет, разрушит их. И знал, что она никогда не простит обман, насмешку над тем, что доверилась ему вчера ночью. Она задрожала при воспоминании о словах, которые шептала ему. — Обними меня, Поль. Позволь мне уснуть в кольце твоих рук.
Как ни противилась внутренне Домини встрече с Полем, как ни хотелось ей запереться в своей комнате, машинально она начала переодеваться к ужину. Домини была истинной британкой. Она не станет забиваться в темный угол и прятаться оттого только, что ей больно. Она должна надеть маску и, вооружившись остатками гордости и мужества, сражаться с недругом.
Поль, тайно наблюдавший за женой за обеденным столом, чувствовал, что никогда более глубокая пропасть еще не разделяла их. Домини была вежлива. Она отвечала на вопросы и слушала пока он рассказывал о круизных судах, которыми владела его компания. Она даже улыбнулась, когда Поль рассказал несколько забавных анекдотов о пассажирах.
Можно было подумать, что та горькая и тяжелая сцена в гостиной плод воображения, если бы не мелькавшая иногда в ее синих глазах тень боли. После ужина они перешли в гостиную, где Поль установил кинопроектор и экран. Он развлекал ее фильмами о путешествиях, собственноручно отснятыми. В них было множество изумительных пейзажей, но ни единого кадра, где он в компании друзей или хотя бы вдвоем с женщиной. Когда он наконец выключил проектор и зажег свет, Домини поинтересовалась:
— Ты всегда путешествуешь один, когда отдыхаешь?
Он налил шерри и, подавая ей один из высоких конусообразных бокалов, улыбнулся.
— Я люблю, как выразились бы вы, англичане, слоняться в одиночестве. Безвредный каприз, не так ли? Во всяком случае, всегда беру с собой Яниса — и для компании и потому, что лень держать в порядке собственные вещи.
Она холодно и беспристрастно изучала его из-за ресниц и говорила себе, что мужчина с такой внешностью не всегда проводил вечера в одиночестве, даже если и предпочитал днем оставаться один. В его жизни наверняка были женщины. Женщины, чувствовавшие притягательную силу и делавшие попытки приручить. Но такого приручить невозможно!
