Дине это было только на руку. И, хоть и не сознавалась себе в этом, каждому известии об очередных неприятностях дочери Игоря радовалась. Даже перестала дразнить его гипотетическими внуками-мулатами.
Зато теперь она могла жить в своей, оставшейся от родителей квартире. Где все напоминает о них, особенно о маме. Где она могла делать то, что ей нравится. И могла ходить туда, куда ей нравится.
К Лоле.
4.2
***
— Малютка, ты готовишься к экзаменам? — Лола грозит Дине пальцем, пока та разливает чай.
— Конечно, Лолочка! — простодушно округляет глаза Дина. — Как раз сейчас готовлюсь к экзамену по истории кино. — Садится рядом, почти касаясь бедром бедра, протягивает чашку. — Какое твое любимое кино?
— Ты будешь смеяться.
— Не буду!
— Обещаешь? — Лола изволит манерничать. — Точно-точно не будешь смеяться?
— Честно слово! — Дина прижимает руку к груди. — Я не буду смеяться.
Львица Лола на какое-то время утыкается носом в кружку с чаем, а потом поднимает взгляд.
— В джазе только девушки.
— Обожаю! — взвизгнула от восторга Дина, едва не обронив свою чашку с чаем. — Мэрилин — лучшая!
— Точно! — радостно подтверждает Лола.
— А мне еще очень нравится Дина Дурбин. Меня в честь ее назвали. Мама. Это ее любимая актриса.
— Ты на нее похожа.
— Совсем не похожа, — смеется Дина.
— Ты брюнетка, как она.
— Тогда ты тоже похожа на Дину Дурбин, — парирует Дина Ингер и кладет голову на плечо своей соседке. — А еще я очень люблю «Касабланку».
— Это где шикарный мужик в плаще и шляпе? А я люблю «Лихорадку субботнего вечера». Как он двигается, этот парень, боги-боги!
Дина смеется, елозя щекой по его плечу.
— Что делать будем?
— Что делать, что делать… Разговор поддерживай. С остальным разберемся дома.
***
Домой Лев теперь возвращается на машине. Долгие пешие прогулки — в прошлом, так же как и поездки на такси. На прогулки нет времени, с учетом поздних визитов Дины в гримерку. Если еще и пешком домой идти — то на сон совсем времени не останется. А езда за рулем позволяет хоть что-то упорядочить в голове. Поездка по почти пустой Москве если не умиротворяет, то хотя бы примиряет. Дает передышку.
Дома быстро стянуть с себя все, прямо по дороге в душ. Встать под теплые, почти горячие, туго лупящие струи и …
— Отвернись.
— Ой, да шо я там не видела. Развлекайся, малыш.
Как долго в его жизни не было даже подобия намека на интим? Год как минимум.
В начале работы в столице его несло по бабам, как шайбу по льду. Казалось, здесь, в Москве, все другое, и женщины другие. Так и оказалось. Другие. Холодные. Расчетливые. И выморозило его. Да и сама работа в клубе, полном под завязку любыми доступными за деньги удовольствиями, в котором буквально фонило похотью, довольно скоро пришибла собственное либидо. Оно спряталось, затаилось где-то глубоко внутри. Для раскачки образа Лолы это было даже кстати: чем меньше мужского в себе чувствовал Лев, тем достовернее и интереснее получалась Лола. Тем большим успехом она пользовалась у публики.
В общем, все к лучшему. Было. До недавнего времени.
Изящная темноволосая девушка с бездонными глазами своим тонким пальчиком поддела — и выдернула затолканное глубоко-глубоко либидо.
И разбудила его.
Будь оно неладно все.
Лев закрыл глаза, подставляя лицо струям. Смиряясь с неизбежным. Опуская руку к паху.
У нее невероятно красивая линия скулы. От густых тяжелых волос пахнет тонко, невесомо и кажется, что почему-то морем. Невыразимая изящность немного острых плеч и фортиссимо ключиц. И узкий, пухлый, до дрожи чувственный рот на каком-то почти по-детски невинном лице.
Движения руки быстрые, но они едва успевают за калейдоскопом образов перед его закрытыми глазами. И стон под шум воды можно не сдерживать. Сползти по стене на пол душевой кабины, посидеть пару минут. Выйти, на остатках сил, кое-как наспех вытереться полотенцем и упасть на кровать, уже почти провалившись в сон еще по дороге к постели.
— Кремом намажься.
— Нет сил.
— Ну хотя бы руки смажь. Сотрешь ведь до кровавых мозолей ладони.
А он уже спит.
4.3
***
— А ты о чем мечтаешь? — Дина отправляет в рот шоколадную конфету, освободив ее от блестящей золотой фольги. Элитный швейцарский шоколад. Для Дины Ингер — только самое лучшее.
— Избавиться от Лолы.
— А кормить тебя кто будет? Мечтатель хренов.
Вслух он говорит совсем иное.
— О путешествиях. Мечтаю увидеть мир.
— Ты… мало путешествовал? — она совсем по девчачьи облизывает пальцы. Он с трудом заставляет себя отвести взгляд от ее рта. О чем мы говорили? Ах, да, о путешествиях. Самое запоминающееся — если это вообще можно назвать путешествием — время, проведенное в армии, в составе ансамбля песни и пляски Черноморского флота. Вот тогда поездить успел, но толком при этом посмотреть ничего не удалось. Репетиции, выступления, казарменный режим. А вокруг было так много интересного.
А потом, после дембеля — родной Ейск, отчий дом, старая работа. С путешествиями не сложилось. А потом… потом в его жизни появилась мать. И, как следствие, Москва. И, как следствие, все остальное.
— Лола, ты почему молчишь? — Дина тронула его за руку. — Тебе неприятна эта тема?
— Нет, — качнул головой. — Просто вспомнила… Так, неважно. А ты о чем мечтаешь? — проще уйти от ответа, чем что-то объяснять сейчас. Слишком многое в ответе на вопрос Дины оказалось от Льва Кузьменко.
— Ну, о путешествиях я не мечтаю, скажу честно, — рассмеялась Дина. — Накаталась в свое время.
— Да?
— Ага, — закивала Дина. — Родители постоянно были в разъездах, фестивали, конкурсы, съемки. Меня часто брали с собой. До четырнадцати лет.
— А потом перестали?
— Да, перестали, — ровно и спокойно. — Когда мне был четырнадцать, родители погибли в автомобильной аварии.
Ровный голос. В котором фальшивое спокойствие. Умение чувствовать фальшь у Льва от Василисы. Но он все же перестраховывается.
— Ты не любишь, наверное, об этом вспоминать?
Неопределенное дерганое пожимание хрупких плеч дополняет картину.
— Расскажи, — интуитивным движением сам обнимает и легко прижимает ее к себе. — Расскажи мне все, милка-голубка.
***
— Левушка, ты приедешь к нам в воскресенье?
— Я… ммм… наверное, нет…
— Сынок… — растерянно. А потом тон становится другим, более требовательным. — Ты не был у нас уже две недели! Что происходит?
— Да ничего особенного, просто много работы, мам.
— У тебя появилась девушка? — у матери уникальная способность мгновенно переключаться в разговоре с темы на тему. — Приходи с ней, мы будем очень рады!
— Мам… — вздыхает Лев. Но внутренне поражается материнскому чутью. Ведь в каком-то смысле у него действительно появилась девушка. В каком-то диком, невероятно извращенном смысле у него действительно есть девушка. У них с Лолой.
— Я очень соскучилась, дорогой… — и снова смена тона — требовательность сменяется просьбой. И Лев сдается.
— Хорошо. К двум нормально будет? И я ненадолго.
— Будем ждать к двум! — радостно отвечает Лариса Константиновна. А Левка понимает, что намерения намерениями, а мать его быстро не отпустит. Но это не слишком его расстраивает. Матери так долго не было в его жизни, что сейчас они оба до сих пор наверстывают. И Лев понял, что и сам он тоже соскучился.
***
— Лев, тебе положить добавки? — Викентий Мирославович взялся за крышку.
— Нет, спасибо, — отрицательно покачал головой Левка. И продолжил слушать мать. Он любил ее слушать.
Лариса Константиновна — по второму мужу — Рябушева заведовала отделом графики в одном из крупных столичных музеев, и о своем деле могла говорить часами. А Левка мог ее часами же слушать. То, чем занималась мать, казалось ему невероятно увлекательным. Сложись его жизнь иначе — как знать, может быть, он бы захотел и смог пойти по ее стопам. Но пошел он в итоге по другой, кривой дорожке.
