— Тогда договорились: встречаемся завтра в это же время, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Чур, не опаздывать!
— Подожди, я…
— Подожду, если дашь наконец-то свой номер телефона.
— Я не уверена, что…
— Жду последние цифры!
Маша шумно вздохнула и закатила глаза. Ну что за человек! Спорить бесполезно! Пришлось уступить.
— Завтра в семь у твоего подъезда, — повторил безапелляционно. — Я еще позвоню!
Он открыл сумку, на которую Маша только сейчас обратила внимание, и вынул ее туфельки.
— До встречи, золушка-каратистка, — подмигнул ей, аккуратно положив обувь на бревно. А рядом оставил цветы.
Ну вот как его можно ненавидеть? Только начинает злиться — он сразу все на «хи-хи» переводит. И такой напористый, что приходится уступать… Как у него это получается?!
Все последующие часы невольно думала о Димке. Конечно же, нормальной тренировки не получилось. Маша вернулась домой совершенно несобранная и рассеянная. И твердо пообещала себе не прийти на встречу.
* * *
После тренировки в спальню заглянула Вероника:
— Не занята?
Маша, которая уже успела переодеться, замотала головой, отчего несколько непокорных прядей упало ей на лоб. Ника прошла в комнату и устроилась на стуле возле журнального столика.
— Как прошел вчерашний вечер?
— Ничего особенного. Еле дождалась, пока смогу уехать. Туфли натерли такие мозоли, что до сих пор больно. Удивляюсь, как вообще пережила сегодняшнюю тренировку.
— Если бы ты надевала их почаще… Ай, ладно! — Вероника махнула рукой. — Я видела из окна, что тебя сегодня встретил какой-то парень… — Она бросила на дочь взгляд, полный любопытства. — Он тоже каратист?
— Нет.
— А чем занимается?
Маша помедлила с ответом. Опустилась на кровать и задумчиво потерла подбородок. Хм, и правда, а чем он занимается? Где живет? Чем увлекается? О ней он знает достаточно, даже адрес и номер телефона, а она… Даже не сообразила расспросить! Ну не дурында? М-м… В шестом классе ему нравился футбол, кажется, он даже на секцию ходил… Но это же было сто лет назад! Наверняка многое изменилось!
— Я не знаю, — пришлось честно признаться. — Это Димка, одноклассник мой, ну тот, из-за которого я тогда… Помнишь?
Сердце сделало резкий скачок. Лучше бы не вспоминала. Приятное тепло, оставшееся от встречи, моментально исчезло, сменившись щемящей болью в груди. «Он даже не вспомнил о том случае, — ехидно заметил внутренний голос. — Даже не извинился. За друга попросил прощения, а за себя — нет. Что, забыл? Или не считает себя виноватым?»
Едкая горечь разлилась внутри. Подняла глаза на Веронику: та моментально изменилась в лице. Нервно передернула плечами, а пальцы, лежащие на коленях, сложила в замок.
— Ты серьезно? — поймав взгляд дочери, покачала головой. — Я надеюсь, в этот раз ты не будешь рисковать жизнью ради него?
— Конечно, нет! — Маша встала и, поправив футболку, подошла к окну. Яркое солнце щедро заливало улицы, касалось лица теплыми лучами, заставляло щуриться. Летний день мгновенно прогнал осенний сумрак прошлого из мыслей. И убеждая скорее себя, чем мать, она добавила: — Ой, это было так давно! Я уже и забыла почти.
— Но было же!
— Мам, мне уже больше двенадцати, — напомнила с улыбкой. А в ответ получила тяжелый вздох.
— Он хотя бы извинился за тот случай?
— Мы еще не затрагивали эту тему.
Ника поджала губы, но немного смягчилась:
— Ладно. С виду парень вроде бы неплохой. И костюм красивый, только для тренировки не подходит.
Маша прыснула со смеху:
— Думаю, Димка и не предполагал, что она будет! Ждал меня возле дома, хотел впечатление произвести, только зря старался!
— Ну, может, все-таки не зря? — подмигнула Вероника и кивнула на букет, который красовался в вазе на журнальном столике. Неожиданно раздался телефонный звонок. Взглянув на экран, она побледнела.
— Кто звонит? — всполошилась Маша.
Ответа так и не дождалась. Мать устало прикрыла глаза и провела пальцем по сенсору. Через секунду все стало ясно.
— Здравствуй, Андрей.
Маша почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а внутри все сжалось. Отскочив от окна, она нервно прошлась по комнате. Потом все-таки села, скрестив по-турецки ноги. Прислушалась.
— Да, звонила несколько раз, ты не отвечал. Как долетел?
Хоть и понимала, что Андрей — неродной отец, а сердце все равно екнуло, когда услышала его голос. Вероника как раз включила громкую связь.
— Отлично долетел! Слушай, здесь все так поменялось, как будто сто лет прошло, а не двадцать!
— Двадцать с половиной, если быть точной, — мягко поправила Вероника и скосила взгляд на дочь. — Маше сейчас двадцать два.
Девушка напряглась, услышав свое имя. Попыталась представить выражение лица невидимого собеседника, но ничего не получилось: она совсем не помнила Андрея, воображение отказывалось складывать картинку.
— Маша… — послышался вздох. — Как она? Все в порядке? Наверное, такая же умница и красавица, как и Настя?
Значит, он все помнит! Только выйти на связь за столько лет так и не решился. А, может, просто не захотел, что вероятней всего. Наверное, сейчас тоже не горит желанием встретиться. В конце концов, что их связывает? Одни воспоминания да старые документы. Ненужные, бездушные бумажки!
Горло раздирал крик, как же хотелось избавиться от этой боли, но Маша в очередной раз сдержалась. Даже не шевельнулась. Сейчас бы с радостью выплеснула эмоции с помощью каратэ, но такой возможности не было. Поэтому продолжала сидеть на полу и вслушиваться в разговор.
— Еще лучше, — ответила Вероника с напускной беззаботностью. А потом вдруг заявила серьезно и твердо: — Послушай, она очень хочет увидеться с тобой. Что скажешь?
Повисло молчание. Маша забарабанила пальцами по коленке в ожидании ответа. Сердце больно ударило по ребрам, а потом застучало с такой бешеной скоростью, что стало трудно дышать.
— Она знает правду?
Вопрос стегнул, как кнутом. Ощутила этот удар на каком-то физическом уровне и сжала зубы, пытаясь стерпеть боль.
— Знает.
— Как она это приняла?
Вероника внимательно взглянула на дочь: Маша пожала плечами. Если внутри бурлил настоящий вулкан, то снаружи все видели лишь холодную, непроницаемую маску. Потребовались годы упорных тренировок, чтобы научиться так скрывать свои эмоции. Но Ника знала, как тяжело ей слушать этот разговор.
— Непросто. Такое вообще сложно принять. Она хотела бы поговорить с тобой, возможно, ты сможешь рассказать ей что-нибудь о Насте…
— Я мало что помню, — отозвался Андрей, — но постараюсь…
Договорившись о встрече, Вероника спрятала телефон обратно в карман и покачала головой.
— Может все-таки не стоит копаться в прошлом? Только истязаешь себя. Пойми, ты — лучшее, что было у Насти, вспоминай о ней с теплотой. А вся та грязь, которая ее окружала, пусть останется только на страницах ее дневника.
Маша открыла рот от удивления.
— Да-да, дорогая, я знаю, что ты копалась в моих вещах, нашла блокнот и забрала себе.
Отпираться было бессмысленно. На глаза набежали слезы, губы задрожали. Невыносимо жить с этой болью! Она не проходит, наоборот, с годами лишь крепнет и усиливается. Бежит по венам раскаленной лавой, оставляя на сердце безобразные ожоги.
Маша закрыла лицо руками и всхлипнула.
— Я думала, что найду в дневнике все ответы. Но многое все равно осталось непонятным. Например, почему Андрей не защитил ее. Где он был, когда над ней так издевались? Почему он так трусливо сбежал?
Вероника опустилась на пол и обняла ее за плечи. Мягкость, скользнувшая в ее голосе, немного притупила боль:
— Давай я сама расскажу, как все было, а потом ты решишь, надо ехать к Андрею или нет, хорошо?
— Да, давно пора это сделать…
Они переместились на кровать. Вероника взяла дочь за руки и мягко улыбнулась. Маша невольно улыбнулась в ответ. Доверие сближало.
