– Нет, – хоть в чем-то не лгу. Разве что разводиться совсем не торопится, только об этом ей точно не скажешь.
– Он у меня хороший. Чуткий и внимательный очень, – говорю, а улыбка на Вериных губах становится все шире: взгляд загорается, плечи расслаблены и головой все кивает, кивает…
– И познакомлю я вас. Обязательно, – заглядевшись на родного человека, обещаю бездумно, холодея, когда моя собеседница радостно охает.
– Когда-нибудь, – а это уже про себя, ведь довольная мачеха на радостях добавляет на тарелку еще парочку булок.
– Ешь-ешь! А то бледная такая, что без слез и не взглянешь, – к своему чаю женщина так и не притронулась. Любуется, с каким аппетитом я уминаю ее стряпню, и уже мечтательно вздыхает. – Вот свадьбу сыграете, глядишь, и детишки пойдут. Я тебе помогать стану. Научу такие же пироги печь.
Еще этого мне не хватало. Двадцать два! Какие дети, тем более от Тихомирова? Не уверена, что он, вообще, способен кого-то так осчастливить, иначе, чем объяснить два брака, от которых не осталось ничего, кроме снимков из загса и заветного свидетельства о разводе? Отряхиваю ладошки, больше не в силах проглотить ни кусочка, и как можно беззаботнее произношу:
– Рано нам о детях думать. Да и свадьба… Успеется. Вдруг я завтра другого встречу и голову потеряю?
– Глупости! Ты у нас девушка серьезная, наверняка, как отец, однолюбка, – произносит и заливается краской, только сейчас осознав, как это прозвучало.
Константин Щербаков Веру любил. До одури. Так быстро потерял голову от вида рыжих кудряшек, спадающих на румяные щеки, что, приглашая ее на свидание, и думать забыл о семье, что оставил в небольшом городке на берегу Волги. Бросился в омут новых ощущений, проклиная слетающие с календаря листки, и в конечном итоге спешно уволился, с суши махая товарищам, оставшимся нести службу на уходящем по водной глади большегрузе. О том, что любимый ее далеко не свободен, Вера узнала месяца через три, когда и сама потонула в водовороте сметающей все на своем пути страсти…
– Прости, Юлька. Я маму твою не знаю, – головой качает, как всегда, стыдливо потупив взор. – Не имела я права так говорить.
– Имела. Любил бы ее отец по-настоящему, никогда бы с тобой не остался.
Не виню я ее. Больше не виню, ведь о моем существовании она узнала совсем недавно – испуганно схватилась за сердце, когда я махнула своим паспортом перед ее лицом, а потом горько обливалась слезами на своей кухне, терпеливо ожидая, когда же я отсчитаю нужное количество капель настойки валерианы. И если маминого ухажера я презираю, до сих пор не простив ему ультиматума, что он поставил перед супругой, то Веру давно простила – счастливого детства она лишила меня не осознанно.
– Ты ей звонила?
– Нет, – даже голос звучит резче.
Зачем напоминать о себе той, кто давно вычеркнул тебя из своей жизни и даже не задается вопросом, как сложилась твоя судьба? Живет себе со своим Жорой, периодически освещая двор фонарем под глазом, и пашет на двух работах, ведь супруг ее с отцовством не справляется - напивается в хлам, чтобы не слышать непрекращающегося детского плача. У меня брат. То ли Борька, то ли Богдан. На имена у Ленки память короткая.
– А зачем? – когда бровь продавщицы овощного отдела ползет вверх, а губы недовольно поджимаются, решаюсь за себя заступиться. – Ей до меня дела нет – у нее любовь. Вот и пусть варится в своем котле, тем более что черт ей достался безжалостный – поленья подбрасывает исправно.
Тоскую ли я? Ни капли. Разве что только по Айгуль. До сих пор сердце кровью обливается, стоит вспомнить, как громко она ревела, вцепившись в мою дорожную сумку: бантики съехали с головы, платьице, перемазанное вареньем, задралось, а пухленькие пальчики так крепко держали ткань тонких ручек, что маме пришлось потрудиться, чтобы оторвать свою младшенькую от моего саквояжа. И наверное, по Артуру нет-нет да пускаю слезу – ему было лишь три, а мне уже было понятно, что из него вырастет настоящий мужчина. Мальчишка прижался к косяку, наблюдая за происходящим, и молчаливо утирал нос, лишь изредка всхлипывая… Ярик в его возрасте был жутким плаксой.
– Как же так? Они ведь твоя семья, Юлек! Ни одна мать такого не заслуживает – не знать, где ее дочь пропадает! Наверняка, места себе не находит!
Глупости. Свое место Лида давно отыскала – под боком у Георгия Голубева, и я в их семейную идиллию совсем не вписываюсь…
Максим
– Ну как, Максим, – Тихомиров, кажется, что-то ест, иначе я не представляю, чем еще можно объяснить этот хруст, что доносится из динамика. – Понравилась начальница?
Вопрос звучит двусмысленно. Пару месяцев назад я бы не потратил ни единой секунды на раздумья, прежде, чем признать очевидный факт – несмотря на поганый язык, любовница у Руслана знатная. А теперь невольно напрягаюсь, крепче вцепляясь в руль вверенной мне иномарки… Сам виноват, так что пора бы начать привыкать, ведь постоянных подколов мне не избежать.
– Да ладно тебе, что она красавица я и без тебя знаю, – словно прямо сейчас находится рядом и видит, как крепко я сжимаю челюсть, мой босс разражается смехом. – Я о другом: не слишком ли она тебя гоняет? Девчонка ведь не подарок…
– Нормально все, – откашлявшись, принимаюсь разглядывать пешеходов, торопливо вышагивающих по асфальту с переполненными пакетами. Когда я в последний раз был на рынке? Сто лет назад. За месяц, что провел дома, старался не показывать носа на улицу, опасаясь, что мой плачевный вид испугает соседей, а здесь обхожусь пельменями, коих в избытке в сетевых супермаркетах.
– Не врешь? Ленька вон даже не пытается скрывать радости оттого, что, наконец, от Юльки избавился! Даже костюм свой лучший надел.
Светло-серый…
– В полоску, – заканчивает мою неозвученную мысль и продолжает уже серьезней. – Ладно. Думаю, обойдемся без предостережений. Ты ведь не настолько глуп, чтобы дважды наступать на те же грабли…
– Можете быть уверены – урок я усвоил, – синяки окончательно сошли лишь неделю назад, а над правой бровью навсегда останется шрам: тонкий, еле заметный для окружающих, который изо дня в день будет напоминать мне о том, что ошибок этот мир не прощает.
– Надеюсь. Сам знаешь, что стоит на кону. Кстати, где Юлия Константиновна?
– На рынке, – он-то уж точно должен знать, зачем обладательница золотой карты средь бела дня мчит в другой конец города. Может, в деревне выросла и теперь не приемлет в своем рационе низкокачественной продукции? Натуральное ей подавай, без химикатов и сои?
– Как на рынке? – ошибся. Для Тихомирова это тоже загадка.
– На Черемушкинском. Два часа, как зашла…
Может, мне стоило пойти следом? Таскать за ней пакеты, отбивать от посягательств кавказцев, что будут соблазнять ее свежими фруктами? Или в обязанности водителя это не входит? Черт их разберешь!
– Ладно. Сиди. И посматривай за ней – не хочу, чтобы в будущем меня ждали сюрпризы.
Не поздно ли спохватился? Два года вместе, а он только сейчас задумался о ее верности. Может быть, Костров прав, и мой начальник поплыл? Не устоял перед ее чарами и теперь тщательно взвешивает все за и против, чтобы заклеймить молодую любовницу своей размашистой подписью в регистрационной книге?
Приоткрываю окно, наивно веря, что в такой зной порывистый ветер все-таки заглянет в плавящийся город, и уже обреченно опускаю голову, давя на кнопку стеклоподъемника. Спасти меня может только кондиционер.
Глава 6
Вера права – мне катастрофически ее не хватает. Одной или двух встреч в год недостаточно, чтобы утолить голод по ее присутствию в моей жизни. Хочу, чтобы как раньше: сидеть в мягком кресле небольшой комнатки и с упоением потягивать горячий чай, вприкуску с овсяным печеньем. Хочу часами слушать ее рассказы об отце, сопровождаемые шелестом альбомных страниц, хочу вести пальцем по смутно знакомому с детства мужскому профилю, отпечатанному на глянцевой бумаге, хочу чувствовать себя человеком, пусть и пережившим не одну потерю, но все еще верящим в лучшее.
