Я опять хлюпаю носом, не в силах сдерживаться, но Лаура неожиданно резко пресекает мою истерику:
– Нэй, хватит! Ты – совершеннолетняя, они не имеют права! Это противозаконно!
– Это бесполезно говорить, Лэй… Они меня просто не услышат… Они меня для того сюда и заманили. Просватали уже за кого-то!
– Тогда надо на них жаловаться в посольство! Ты – гражданка другой страны! Черт, Нэй, ты – гражданка Евросоюза! Они просто не смогут ничего тебе сделать! Не принудят силой! Ты запросто можешь просить поддержки у посольства!
– Здесь нет посольства… Только в столице…
Голос Лауры, бодрый, уверенный и злой, неожиданно успокаивает. В самом деле, чего я так плачу? Есть же закон… Не этой страны, а моей! Моей родины! Я родилась не здесь, я – гражданка Швеции!
– Есть телефон! У тебя есть гугл! Приди в себя, Нэй! Или… Или ты все же хочешь послушаться предков?
– Нет! Ты что? Нет, конечно!
Я и в самом деле не собираюсь покоряться воле родителей.
И теперь, во время разговора с подругой, я понимаю это вполне отчетливо. Ужас и растерянность все еще не отпустили меня, я все еще в шоке от происходящего, но… Смиряться не собираюсь, несмотря на угрозы отца.
Конечно, если я пойду в отказ, то он может выполнить свои обещания. Отказаться от меня. Но даже его проклятия и отторжение не перевешивают того кошмара, в котором я окажусь, если смирюсь.
Мне уготована здесь судьба безмолвной рабыни, самой младшей в семье, постоянно шпыняемой свекровью, а, если у мужа есть братья, старшие и женатые, дяди и другая родня, живущая с ними в одном доме, то и всеми старшими женщинами.
Мне уготована роль постельной грелки, не перечащей, молчаливой тени, пригодной только для того, чтоб следить за домом и рожать детей. Я понимаю, что, услышав мои мысли, любая добропорядочная женщина из моей страны, придет в ужас и назовет меня нечестивой и неблагодарной, но я воспитана по-другому. Я – человек, у меня есть свое мнение, свои планы на жизнь… Я хочу прожить ее по-другому!
И если для этого мне придется пойти против родителей, заслужить их немилость… Пускай!
В конце концов, после сегодняшнего ужаса, предательства такого, я еще долго буду злиться. И сама, может, откажусь с ними общаться!
– Тогда, Нэй, позвони в посольство, представься и обрисуй ситуацию. Они скажут, что тебе делать. Поняла?
– Да, конечно. Поняла. Завтра с утра, как начнется рабочий день…
– Ну вот и хорошо! А деньги… Я займу тебе, тебе нужно будет только карточку завести, виртуальную. И все. Я тебе скину на билет.
– Но, Лаура… Ты же на Ибицу…
– Вот вместе и поедем! Не кисни, поняла? Все сделай правильно, Нэй!
– Да, да… Спасибо тебе, Лэй!
Я отключаюсь, смотрю в окно, на темную-темную ночь. И думаю о том, что правильно выбрала друзей, несмотря на недовольство родителей. Слава богу, друзей можно выбирать. В отличие от родителей.
В груди все клокочет, болит, опять наворачиваются слезы, но я им не даю воли.
Лаура права, нечего раскисать. Уныние ведет в бессилию. А мне нельзя сейчас быть бессильной.
Пытаюсь зарегистрировать онлайн-карту, но от волнения и усталости путаются мысли, потому решаю оставить это все на завтра.
Умываюсь, долго смотрю на себя в зеркало.
Губы красные… Словно… Кто-то целовал?
От этой мысли заходится сердце волнением.
Кто мог меня целовать? Я не помню… Меня никогда не целовали… Может, мне тоже от Рустама прилетело? Может, я пришла в себя в машине, и он меня отхлестал? Как Алию?
Но я бы точно помнила…
Я задумчиво трогаю губы и эти прикосновения будят тактильную память…
Жесткую подушечку большого пальца, скользящего по нижней губе, насильно оттягивающего ее.
Шепот, хриплый, схожий с рычанием зверя:
– Сладкая…
А затем… Затем огненное прикосновение чужих губ. Захватническое и грубоватое, но от того не менее чувственное.
Я пытаюсь протестовать, не раскрывать губы, но захватчик настойчив, он напористо целует, добиваясь моего невольного ответа… И, обрадованный им, жадно терзает мой рот, действуя жестко и нахально…
Его щетина, нет, борода! – щекочет вокруг губ, царапает…
А я тону, тону, не умея задержаться на поверхности сознания, и, наконец, отключаюсь…
Я трогаю себя за щеки, провожу пальцами по губам. Смотрю в ужасе на свое безумное отражение.
Кто это был? Кто тот мужчина, насильно и так сладко целовавший меня? Как мне теперь с этим жить? Позор, ох, какой позор!
Закрываю лицо руками, торопливо забираюсь под одеяло, скручиваясь, словно в утробе матери.
И зажмуриваю веки, словно стремясь оградить себя от происходящего. От ужасного дня, кошмарного вечера и жуткой ночи, сломавших мою прошлую жизнь, разрушивших ее на корню…
Завтра. Все будет завтра.
Утром, когда я просыпаюсь, первое, что обнаруживаю – отсутствие моего телефона на тумбочке…
Родственная забота
– Тетя, верните мне телефон! Вы не имеете права!
Я уже битый час пытаюсь достучаться до родственников, угрожаю Гаагским судом и заявлением в полицию, но ничего не происходит.
Потому что достучаться я пытаюсь в прямом смысле этого слова.
Дверь в мою комнату оказалась заперта, на мои крики никто не реагирует.
У меня полное ощущение, что огромный дом бабушки вымер.
За окном, выходящим на зеленый палисадник, тоже пусто. Ни одной живой души, кроме кур, равнодушно роющихся в траве.
Открыть окно я не могу, не разбив его. А разбивать… До такого я еще не дошла.
И, к тому же, какой смысл разбивать?
Быстро выбраться все равно не смогу, прибегут… А, если выберусь… У меня нет документов. Никаких.
Вместе с телефоном пропал паспорт, карта, куда отец отправляет мне деньги… Все пропало! Все!
Я отсюда смогу добраться до посольства только пешком… Если пойму, в какой стороне столица. А я не пойму!
Ужас сковывает, делает беспомощной, и, одновременно лишает разума.
Никогда я не была настолько беспомощной!
Никогда не находилась в таком ужасном, безвыходном положении!
И кто меня в него погрузил?
Мои родные! Мои самые близкие люди! Кровные родственники!
– Откройте! Откройте! Я все равно… Слышите? Все равно не соглашусь! Да я вашему жениху в лицо вцеплюсь! Ни один мужчина не захочет брать к себе в дом бешеную кошку!
Ответа предсказуемо нет.
Я без сил опускаюсь на пол прямо у двери и плачу. Опять плачу.
Больше ничего не удается сделать.
Ложусь на ковер, обхватываю себя, подтягиваю колени к груди… Почему они со мной так? Что я им сделала?
Опять начинаю подвывать, но уже тихо и обессиленно, от жалости к себе.
Неожиданно отчего-то вспоминается хриплый голос, шепчущий мне на ухо : «Сладкая…», и крепкие руки неизвестного спасителя.
Вот бы он был сейчас здесь…
Он бы не позволил… Конечно, не позволил. Спас бы…
Поплакав еще немного и пожалев себя, я со стоном поднимаюсь и бреду в ванную. Хорошо, что комната оснащена отдельным санузлом, а то не избежать бы конфуза.
Смотрю на себя, уставшую, заплаканную, в зеркало. Волосы размотались из косы и теперь обволакивают меня пышными прядями. Мешаются, словно душат.
А что если…
Мысль приходит в голову сумасшедшая, но, в принципе, вполне рабочая.
Почему бы мне не обезобразить себя?
Например, отрезать эти длинные волосы, которыми так гордится моя мать? А еще… Нет, до прямого членовредительства я не решусь.
Но волосы… Может, жених увидит мою короткую стрижку, решит, что я – порченная, и отпустит? Откажется?
Воодушевленная, я хватаю ножницы, но в следующее мгновение дверь ванной комнаты открывается, и ко мне кидается тетка. С криком отбирает ножницы, что-то выговаривает настолько быстро, что я не успеваю даже понять, о чем она.
– Рустам! Ай, Рустам! – зовет она сына, и через мгновение появляется мой брат.
Вот только совсем не похож он на того добродушного здоровяка, что забирал меня из аэропорта совсем недавно.
