Он подорвался и выскочил на улицу, на ходу одевая джинсы. Машину я не закрывала, так что вернулся он, нагруженный пакетами и с улыбкой через все лицо, что было довольно непривычным зрелищем. Прошёл к столу, оставляя за собой мокрые следы, и начал разбирать покупки.
— Класс, — протянул довольно и принялся уплетать все подряд.
Я села прямо на стол, потому что единственный стул он занял, и дрыгала ногами, делая себе бутерброд. Он завис, глядя на них, с трудом проглотил кусок и уставился в пустой угол.
— В чем дело? — спросила хмуро, а он поморщился:
— Тебе пора, — сказал он сухо.
— С чего это вдруг? — удивленно вскинула бровь, замерев, а внутри все сжалось.
— С того, что я так захотел, — усмехнулся и затолкал в рот половину бутерброда, в потом добавил с набитым ртом: — Проваливай и больше не приезжай.
— Отлично, — хмыкнула зло, сползая на пол. — Пожрал, потрахался и прости-прощай Вероника. Мужик прям, что тут скажешь.
Начала одеваться, собирая свои вещи по всему полу, и пыталась не заплакать, потому что было это чертовски обидно. Взяла свою сумку и буркнула, прежде чем закрыть за собой дверь:
— Козел.
— Ага, — отозвался с ленцой.
Я села в машину, вытерла злые слёзы и поехала домой с такой щемящей пустотой внутри, как будто оказалась на столе патолога, выпотрошившего меня и расфасовавшего внутренности по пакетикам. А потом я сама себя штопала.
Оказавшись в привычной обстановке, я из влюблённой дуры снова превратилась в саму себя. Все такую же влюблённую, но уже чуть менее глупую. Появились мысли и одна была ярче остальных — с какого перепуга он попер меня? Все было хорошо… нет, все было просто отлично. Для меня так вообще незабываемо, но и он в накладе не остался. Опять же, пожрать ему привезла, довольный был, как удав. А потом как будто тумблер в голове переключили.
Я попыталась вспомнить, что этому предшествовало, попутно переодеваясь в домашнее, и опустила взгляд на свои колени, на которых ещё зеленели следы после встречи с бампером. Ну и что? Подумаешь… Если только он не решил, что для меня так будет безопаснее. Похоже, парень всерьез собрался на тот свет и просто оттягивает момент, потому как бегством никакому делу не поможешь, в чем бы оно ни заключалось. А раз прогнал, потому что не желает, чтобы я присоединилась к нему в последнем путешествии, значит, точно не все равно. А значит, я хочу знать, что происходит. Было бы не лишним, ну, скажем, спросить его имя… но мы не слишком-то и разговаривали. Если не брать в расчёт, что парня на каталке он назвал Муха. Понятно, что кличка как у собаки, но так же вполне вероятно, что это производная от фамилии. Итак, предположим, Мухин. Ещё есть Людмила Гаскина. Точнее, уже нет… Машина скорой помощи, которую не так-то просто достать, и видео с камеры, заснявшая момент когда привезли простреленного.
Быстро открыла ноутбук и стала просматривать его, пристально рассматривая каждую деталь. Номера были чем-то заклеены или прикрыты, разрешения камеры не хватало, чтобы понять конкретнее, но значение имел скорее сам факт сокрытия. Цвет машины тёмный, картинка черно-белая, так что тут тоже не вполне ясно, какой именно. Но не чёрная, это точно. Еще была вмятина на бампере и одна задняя фара не горела.
— Не густо, — проворчала недовольно, а потом нахмурилась: похожую машину я сегодня уже видела, аккурат возле домика, где скрывается громила.
Торопливо накинув куртку, я спустилась вниз и вытащила карту памяти из видеорегистратора, а ещё через десять смогла убедиться: машина точно та самая, сомнений нет. Только странно, зачем сначала привозить, а потом похищать? Не думал же он, в самом деле, что после тяжелейшей операции он вдруг очнётся и заскачет весёлым козликом? На моем столе он уже был под наркозом, а в каком состоянии его вышвырнули?
Я снова пересмотрела видео, теперь уже неотрывно глядя на Муху, и удивленно откинулась в кресле: точно в сознании. То есть, если бы хотел что-то спросить, шанс был. А если бы хотел добить, как заметил отец, проще было придушить подушкой. Ещё вариант — не хотел, чтобы спросили другие, но смерти ему не желал. Привёз, чтобы подлатали и умыкнул сразу после, надеясь, что оклемается. Но тогда, везти его в заброшенную деревню, без сопровождения медика, без элементарных препаратов, капельницы, света, на худой конец, как минимум странно. Много возни ради спасения жизни и слишком маленький шанс на успех. Но я рассуждаю с позиции врача, а он вполне мог решить, что операции будет достаточно. При этом, днём он успел выяснить фамилию хирурга, который его штопал, то есть, мою. Зачем, если собирался просто его умыкнуть? Что-то не сходится.
А что с Людмилой? Судя по тому, что она переспала с двумя мужчинами за один день только ради того, чтобы помочь ему, она его любила. Немного извращённая логика, но и перед смертью держалась до последнего. А раз любила, то наверняка кому-нибудь о нем рассказывала, матери или подругам. Для начала стоит наведаться на кладбище и оставить цветы… как это не прискорбно было констатировать — для успокоения собственной совести. Мне было жаль ее, такой смерти никому не пожелаешь, но внутри сидел настырный маленький червячок, противным голосом сообщая мне, что где-то очень глубоко обстоятельству ее смерти я рада. Хотя, меня вполне бы устроило если бы она, скажем, переехала и была счастлива где-нибудь в другом месте. Подальше отсюда.
Я тяжело вздохнула, испытывая отвращение от собственных чёрных мыслей, но времени кривить душой не было. А если сейчас же не лягу спать, то и времени на отдых. Покосилась на ампулы со снотворным, все ещё лежавшие на прикроватной тумбочке, но отсоветовала себе прибегать к подобным мерам. Просыпаться не там, где засыпала, мне совершенно не понравилось.
Шестая смена
Дневная активность сказалась на мне наилучшим образом — я вырубилась, едва голова коснулась подушки, а через пять часов встала бодрой и готовой к действию. Правда, с планом была загвоздка, он по-прежнему включал в себя лишь один пункт, но отчаиваться было рано. Позавтракав и одевшись в чёрное, я отправилась на кладбище.
Могилу Гаскиной я нашла без труда среди последних захоронений. Положила цветы, тут же затерявшиеся среди прочих, и без мыслей уставилась на ее фотографию в красивой золоченой рамке.
— Мне жаль, Люд, — сказала тихо, — жаль, что это случилось с тобой. Врагу не пожелаешь, а мы хоть и не дружили, но и врагами не были.
«Не успели» — добавила мысленно и развернулась, услышав, как рядом хрустнул снег.
— Кто Вы? — спросила женщина и подошла ближе, едва переставляя ноги. Понятно, почему я не услышала ее раньше: она была похожа на тень. Бледное безжизненное лицо, усталые красные глаза с отёкшими веками, руки безвольно висят вдоль тела.
— Коллега, — ответила негромко. — Примите мои соболезнования, — предположив, что передо мной была ее мать.
— Вас не было на похоронах, — заметила, присматриваясь. Удивительно, как она вообще кого-либо могла заметить, кроме собственного горя.
— Я лежала в больнице с пневмонией, — ответила, смиренно опустив взгляд. — Вчера впервые вышла на смену и коллега сказал… ужасное несчастье, — ее мать кивнула, а на глазах навернулись слёзы. Я постояла немного и пробормотала в задумчивости: — Ее жених, должно быть, вне себя от горя…
— Жених, — фыркнула женщина зло и вытерла слёзы. — Даже проводить не объявился. Говорила я ей, не жди от него добра… и вот… — снова всхлипнула, а я округлила глаза:
— Виталий? В самом деле?
— Какой еще Виталий? — растерялась женщина. — И не жених он никакой, с такими семьи не заводят.
— Я что-то перепутала… — «смутилась» и отвела взгляд. — Была уверена, что она помолвлена с неким Виталием, банкиром.
— Не знаю, что она там на работе наплела, видать, стыдно было правду говорить, — сказала ее мать, глядя в пустоту, а потом опомнилась: — Да теперь и не важно. Банкир, так банкир. Простите, — слегка отодвинула меня в сторону и прошла за ограду, начав ковыряться с цветами и смахивая с деревянного креста свежий снег.
