— А тебе какая разница? Моя личная жизнь тебя не касается, — взяла под мышку пустой таз и пошла к дому.
— Теперь — касается, — пошел следом, — у нас дочь. Его она отцом называть точно не будет.
— Как и тебя.
И снова он не успел подумать: схватил ее за предплечье и затащил в дом, а оказавшись в крошечной прихожей, придавил к стене, выстроив по обе стороны от ее головы неприступные баррикады рук.
На его удивление, она не стала брыкаться, отталкивать его и звать на помощь, она смотрела на него прямо и решительно, и в ее взгляде отчетливо читался запретный призыв.
Она стала совсем другой, ушла наивность, детская непосредственность и мягкость, словно никогда их и не было. Перед ним стояла новая Аглая — сильная, уверенная, и она новая притягивала его сейчас не меньше.
И за свою вспыхнувшую тягу к ней о себя сейчас проклинал.
— Чего ты добиваешься? — спросил он, не раскрывая карт.
— Я не поняла твой вопрос.
— Хочешь ты чего? — повторил он, перемещая быстрый взгляд по доступным взгляду частям ее лица и тела: глаза, ключицы, шея, рот.
Быстро облизал свои губы, ощущая уже знакомый каждому мужчине разгон тестостерона. — Ты позлить меня решила?
— Да не собиралась я тебя злить, снова считаешь себя центром вселенной.
Ее дыхание было глубоким, надсадным. Тоже быстро облизала губы, но уверенный взгляд от его пронизывающих глаз не отвела. — Я действительно хочу, чтобы ты оставил нас в покое.
— Чушь! — самоуверенно бросил он. — Хочешь сказать, что всю жизнь мечтала о деревенщине, который весит полторы тонны?
— А ты хотел бы услышать, что о тебе?
— Я хотел бы услышать правду.
— Валентин хороший и порядочный человек…
— И засыпая, ты думаешь о нем? — он наклонился к ее лицу, специально провоцируя на то, чтобы выдала свои истинные эмоции, но она оказалась на удивление стойкой.
— А кто тебе сказал, что мы не засыпаем с ним вместе?
Вот же зараза!
Он отпрянул, изо всех сдерживая нарастающее раздражение. На то, что сейчас она, а не он, оказалась более стойкой. Хотел вывести на эмоции ее, а в итоге вывелся на них сам.
Да как у тебя это получается, пигалица?
— Когда вернется моя дочь? — спросил он, специально сменив тему.
— Прекрати постоянно делать акцент на том, что она твоя.
— Но она же моя.
— Биологически. А по факту никто, она знать тебя не знала все эти годы.
— Благодаря тебе.
— Конечно, а как я должна была поступить? — разозлилась она, как и всякий раз, когда речь заходила о ее ребенке. — Я должна была рассказать ей, что где-то там, в Америке, топчет улицы Бродвея ее папочка? Что просто воспользовался ее мамой и… — осеклась, явно не желая развивать тему. — В общем все, Вишневский, пожалуйста, давай не будем. Просто уходи.
— Воспользовался ее мамой? — прищурив глаза, сразу же зацепился он. — То есть ты считаешь, что я тобой просто воспользовался? На жертву ты мало похожа.
— А тебе хотелось бы, чтобы я превратилась в ничто? — не сдавала позиций она. — Чтобы создала алтарь имени тебя, плакала ночами возле твоей фотографии?
Как бы грубо это не прозвучало, но да, первое время, преисполненный идиотской обиды, он хотел, чтобы она сильно пожалела о том, что сделала. Конечно, хотел. Хотел, чтобы помнила о нем и каждый божий день просыпаясь утром жалела о своем поступке. Ведь это она кинула его, сказав, дословно: "Я слишком долго тебя любила и перегорела. Ты стал моим первым, мечта исполнилась, пора придумывать другую, но уже без твоего участия".
Это были ее слова! Так какого черта она стоит сейчас и собирает какую-то чушь, что это он ей воспользовался?
Может, потому что это вообще в природе женщины обязательно найти крайнего, и обязательно "козла", на которого можно свалить все свои неурядицы?
Но вот загвоздка — по отношению к ней он как раз-таки козлом не был. Наверное, к ней единственной. Да он в Америку ее забрать с собой хотел! И забрал бы, сложись оно все иначе. Возможно, через два дня бы пожалел о своем решении, но получать образование можно было и не оставаясь вместе.
Отец вполне был в силах оплатить ее обучение и проживание, более того, наверняка был бы не против: ее отца, который когда-то ценой своей жизни спас жизнь ему, он очень уважал и был перед ним в долгу. Ее реальность могла бы быть сейчас совершенно другой, но она сама взяла все и испортила.
И еще вот так запросто обвиняет его в том, что это он ей воспользовался? Да она хотела той ночи не меньше его! Она знала, что делает. Тогда какого черта?
Он снова осмотрел ее с головы до ног, внешне не изменилась совсем, но взгляд, уверенность, которую она излучала, ее цинизм…
И что напрягало в этой ситуации его больше всего, она новая заводила его мозг не меньше не старой. И помятуя о прошлом он понимал, что это очень дерьмовый знак.
— А ты изменилась, — не смог не отметить. Возможно, даже с долей скрытого уважения. — Стала совсем другой.
— Учителя были хорошие.
— Избитая фраза.
— Как и ситуация.
Он бы обязательно уточнил, что именно она имела в виду, но в заднем кармане зазвонил телефон. Раздраженно вытащив аппарат, он надавил на кнопку вызова и, не сводя глаз с Аглаи процедил:
— Yeah, baby, — а потом ушел, оставив ее одну.
Часть 8
* * *
Да, детка.
Не нужно быть полиглотом, чтобы перевести такие простые два слова. Он ответил на звонок: да, детка.
Детка…
В груди сдавило. Это было очень хорошо знакомое, но уже слегка забытое ею чувство. Она ревновала его все те годы, что знала и втайне любила. Ревновала не открыто, не агрессивно, просто держала это неприятное чувство в глубине души, а он, пусть и не специально, по постоянно его подпитывал. Когда привозил к домой своих девушек, когда уводил их в свою спальню.
Конечно, она прекрасно понимала, чем они там будут заниматься и думать об этом не хотела, даже запрещала… но все равно думала, отравляя саму себя монотонной ревностью.
Ревновала она его даже совершенно не видя, например, когда он жил в Америке. Она была жутко на него обижена, разочарована, раздавлена, ей было дико больно, но ведь сердцу, к сожалению, приказать невозможно. Он бросил ее, а она продолжала любить его, ненавидя. И ревновать. Но эта была пустая эфемерная ревность. "Ревность где-то там".
Потом родилась Валюша и ей стало не до лелеяния своих чувств — младенец с легкостью переключит мысли кого угодно.
Да, он где-то есть и он ее бросил, так в жизни случается. Конечно, он не тратит там время даром, но убивать себя мыслями о человеке, которому это точно не нужно непростительная глупость, — убеждала она саму себя.
Но все это было раньше, пока его не было рядом, а теперь он появился и был так близко… Легко ненавидеть человека, когда он далеко, легко думать, что ты сильная, не видя его глаз…
А прикосновения?
Она ненавидела себя за душевный ответ, за то, что тело молниеносно реагировало на его руки. Ей пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не показать истинных эмоций. Однажды она уже открылась ему и во что это в итоге вылилось?
Она видела сейчас как он на нее смотрел, и на какое-то мгновение даже решила, что если это не чувства, то небезразлична она ему точно, ведь не зря он так взъелся на Валентина — да он тоже ревновал! А потом это сказанное на английском "детка"…
Это было больно. Глупо, нелепо, совершенно нелогично, но все равно по-женски больно… Ведь чтобы ни произошло, как бы сильно он не обидел ее в прошлом, она все равно не смогла окончательно его забыть.
Аглая подошла к окну и, убрав занавеску, незаметно выглянула на внутренний двор: Артур лежал на одном из шезлонгов у бассейна и, опустив на глаза солнечные очки, говорил по телефону.
С ней. "Деткой".
Кто она, его американская подружка?
Наверняка красавица с обложки Вог, наверняка из обеспеченной семьи. Образованная, яркая, живая.
