облегчением упёрся лбом в крашеное дерево.
— Давно пора поставить железную.
— Она мне дорога как память. На ней следы твоих армейских сапог.
Он отклонился. Возле замка и правда остались вмятины. Он посмотрел на ноги.
— Оставлю рядом следы итальянских ботинок, или голых пяток, не важно. Открывай!
— Нет. Зачем? — сказала она серьёзно. — Назови мне хоть одну причину.
— Чтобы я не выломал дверь.
Молчание.
Он развернулся, оперся плечом, тяжело вздохнул.
— Ладно, я соскучился.
Молчание. Тоже тяжёлый вздох.
— Я безумно соскучился. Пожалуйста, впусти меня.
— А что потом? Опять уйдёшь покорять свои вершины, выбирать жену, строить песочные замки?
— А потом опять вернусь.
Он знал это точно, что вернётся. Так же, как и то, что потом всё равно уйдёт.
Он развернулся спиной к этой непреодолимой деревянной преграде и несколько раз стукнул по ней затылком. Он не готов был дать Оксане большего. Очередную ночь. Только одну ночь, она была права.
Он сполз по двери на пол. И спиной ощутил, как она сделала то же самое.
Он мог ей сказать, что она ему бесконечно дорога, что она ему, наверно, дороже всех на свете, но то, что она хотела услышать, он сказать не мог.
Девушки часто признавались ему в любви, но он эти три простых вечных слова ни разу не говорил никому. Потому что поклялся, что скажет их только один раз. Потому что, если он их произнесёт, то уже никогда не изменит своё решение.
Дверь напротив открылась, и бойкая старушка выглянула в коридор.
— Оксана, ты меня слышишь? — крикнула она громко.
— Да, тёть Нюр! — раздался из-за двери Оксанкин голос.
— У тебя всё в порядке?
— Да, всё хорошо!
— У тебя тут парень сидит под дверью. Может милицию вызвать? — она прислушивалась одним ухом, боясь выйти.
— Не надо! Он и мухи не обидит!
— А чего у тебя телефон не отвечает? — приободрённая ответом, вышла старушка, оставив свою дверь открытой.
— Я номер сменила!
— Так я его прогоню? — она бесстрашно подошла ещё ближе.
— Он уже уходит, тёть Нюр!
— Так уходи тогда, — махнула она рукой на Кайрата. — Чего расселся?
Кайрат поднялся, отряхнул брюки.
— Давай, давай, иди по добру, по здорову.
Она дождалась пока он дойдёт до лестницы.
— Эх, молодёжь! Ходят тут, то один, то другой. Сами не знают, чего хотят, — ворчала она, поправляя коврик, пока он спускался. — Любишь — женись. А не любишь, так и нечего беременной девке нервы трепать.
Он замер и, не веря собственным ушам повернулся. Что?
— Давай, давай! А то и правда сейчас милицию вызову, — пригрозила старушка.
И он вышел, и даже куда-то шёл, не разбирая дороги, не замечая под ногами весенние лужи. И только два слова клеймом прожигали ему грудь. «Она беременна!» Он чувствовал запах горящей плоти, солёный вкус крови и адскую боль, с которой доходил до него смысл этих слов.
Яркий свет фар, поток грязной воды и визг тормозов Кайрат ощутил одновременно. И очнувшись, моментально сообразил, что шансов нет.
«Твою же мать!» — только и успел подумать он.
ОКСАНА
«О, Господи! Тётя Нюра, что же ты наделала?»
Оксанка так и сидела на полу в прихожей, прислонившись спиной к двери. Вытирала слёзы, всхлипывала, но где-то в глубине души ей даже стало легче.
Ну, вот и всё! Теперь он знает. Не нужно больше бояться, но теперь придётся бежать. И на этот случай у неё тоже всё готово: вещи перевезены к родителям, квартиранты найдены и ждут её звонка, и в «тревожный чемоданчик» осталось покидать только тот минимум, которым она пользовалась в последние дни.
Рано или поздно ей пришлось бы это сделать. Оплачивать две квартиры, да ещё ипотеку в декрете — недоступная роскошь, а ей оставалось работать считаные месяцы. Если ничего не изменится, она так и планировала — жить с малышом у родителей, а эту квартиру сдавать. Конечно, трудно будет в однокомнатной квартире вчетвером, но родители переезжать ни за что не согласились, да и сдавать двухкомнатную дороже.
Оксана родителей не сильно и уговаривала — где они живут Кайрат, скорее всего, не знал. Скорее всего. Надежда слабая, но была. Потому что, хоть мама с папой и знакомы с Кайратом и Данкой с детства, Оксанка росла скорее у бабушки, которая жила в таком же небольшом деревянным домике в частном секторе как семья Кайрата. Родители только приезжали бабушке помогать. Когда же она умерла, они пытались пожить в её доме, на земле, но не смогли. В итоге дом продали, Оксанка взяла им в ипотеку квартиру, а свою они отдали дочери.
— Тёть Нюр, возьмите на всякий случай, — протянула она соседке запасной ключ. — Там будет молодая семья жить. Вы уж их не обижайте.
— А ты куда? — всплеснула руками женщина.
— У родителей поживу.
— Так, а если этот чернявенький ещё придёт, ему сказать где ты?
— Нет, тёть Нюр, не надо, — покачала она головой, и под внимательным взглядом соседки стала спускаться по лестнице.
«Ты и так уже сказала слишком много», — подумала Оксанка, садясь в ожидающее такси.
— Опять авария, — сказал таксист, выворачивая из дворов на центральную улицу. — Да, что за место такое гиблое! Третья авария за месяц и все со смертельным исходом.
Оксанка прилипла к окну, рассматривая машины с включёнными проблесковыми маячками: «Скорую помощь» с открытой дверью, где кому-то оказывали помощь и ДПС, возле которой двое сотрудников сокрушённо качали головами, переговариваясь между собой. Ещё одна машина торчала в дереве, беспомощно растопырив открытые двери, как крылья.
— С чего вы решили, что со смертельным? — спросила Оксана и вздрогнула — она первый раз почувствовала, как внутри неё шевельнулся малыш.
— Не знаю, здесь всегда пешеходов сбивают насмерть, — равнодушно ответил водитель. — Я ж говорю, место такое.
Он вывернул руль и оставил место аварии позади, а Оксана, вывернув шею, всё смотрела и смотрела на мигающие огни и всё прижимала руку к животу, прислушиваясь.
После двух недель работы в «Золушке» Оксанка поняла две вещи: что дела у салона идут очень плохо и что Назарова совершенно не пугает её растущий живот.
Он приглашал её каждый день на обед. Он предлагал подвезти её после работы домой. Он
