нежели для вас. Мы всегда сможем вас защитить, но все же вы должны понимать всю серьезность ситуации.
– Он мне показался таким спокойным… Я и подумать не могла…
– Поверьте, мы не зря держим его в наручниках, – обрывает. – Физически мой брат силен, а цепи сковывают его движения. Поэтому, в случае, если у него будет припадок, они не позволят ему сделать резких движений и напасть на вас неожиданно. Но все равно нужно держать дистанцию. Есть люди, которые наблюдают за ним через камеры, и, если он проявит по отношению к вам агрессию, они среагируют мгновенно! Я думаю, мы поняли друг друга?
– Да, конечно! – ответила растерянно, будучи немного напуганной информацией, которую узнала. Почему он не говорил мне этого вчера? Я бы сто раз подумала, прежде чем подписывать договор!
– Отлично. Тогда можете продолжать заниматься с ним. Сейчас по графику у него тренажеры. Вам не обязательно находиться с ним все два часа его занятий. Поэтому можете отдохнуть в своей комнате. Я выделил вам машину и водителя. Теперь каждый день он будет привозить вас сюда, и отвозить домой.
– Спасибо большое, – поблагодарила. Я действительно рада этой новости.
– Не за что, Алена, – говорит мягко, провожая меня до двери. – Обращайтесь, если что. Признаюсь, я знаю о болезни вашей мамы. Спрашивал у нашего общего друга Константина Эдуардовича. Поэтому понимаю, как тяжело вам сейчас приходится. Если вам будет нужна помощь или деньги, вы всегда можете ко мне обратиться! Я всегда помогаю своим работникам, особенно если они оправдали мое доверие…
Я возвращаюсь обратно к Дамиру и, не промолвив ни словечка, провожаю его к тренажерам, прикрепляя цепь к кольцу. Он внимательно следит за мной, за моим поведением, за спрятанным взглядом и явно понимает мои изменения. Вижу это по плотно стиснутой челюсти, по глазам, которые, казалось, еще сильнее потемнели, но ничего не говорю и не объясняю.
Дистанция. Нужно держаться от него подальше. Так будет лучше для него и для меня. Моя доброта и забота о нем, как о ребенке, сделает только хуже.
Оставаться в его комнате не вижу смысла. Как только он начинает заниматься, ухожу к себе и провожу два часа возле телевизора, который был у меня в комнате. Затем опять возвращаюсь к Дамиру и застаю его сидящим на тренажере, полностью мокрым от пота. Мышцы его рук, спины и пресса значительно увеличились в размере, и это изначально временно заставило меня опешить. Выглядел опасно и пугающе… Мокрое тело и волосы, плюс сердитый взгляд и тяжелое дыхание придавали ему некий устрашающий образ.
– Ты все? – спросила, забыв о наставлениях не говорить с ним. Подойдя к мужчине, отстегнула цепь и, на мгновение задержавшись, добавила: – Душ не хочешь принять?
– Хочу, – отвечает еле слышно, и я отвожу его. Пристегиваю там к кольцу и отхожу в сторону.
– Я знаю, что ты меня обманывал, – упрекаю, словно ребенка. Помню о правиле: быть мягкой и заботливой. – Ты можешь мыться и есть сам.
Мужчина дарит мне косую ухмылку, которую тут же прячет, отвернувшись лицом к стене. Затем сразу же избавляется от штанов, и я не успеваю отвернуться или прикрыть глаза, поэтому моему взору открывается вид на его упругую задницу. Без татуировок.
Я ойкаю и быстро отворачиваюсь от него.
– Что ты еще умеешь? – спрашиваю, как бы между строк, и слышу короткий ответ:
– Все!
– Тогда почему ты здесь… – бубню себе под нос, и это не был вопрос. Но ответ следует сразу:
– Спроси это у моего ублюдочного брата! Вижу, вы нашли общий язык, – бросает с осуждением.
– Не сердись на своего брата, Дамир, – пытаюсь смягчить его ярость. – Он добра тебе хочет…
– Это добро? – бросает грубо, звякнув цепями.
– Возможно, так нужно… – Я не знала, что ему сказать, чтобы еще сильнее не накалить обстановку. Он злился, был недоволен, и я боялась, что это начальная стадия того самого приступа.
На мой ответ следует смешок, громкий и саркастический. Поворачиваюсь к Дамиру. Он стоял ко мне спиной, упирался руками в стену, а вода бежала на его затылок, стекая по спине на пол.
– Я знаю, что ты мне не поверишь. Он умеет обрабатывать тех, кого принимает на работу. Но я не псих, Алена, – говорит тихо и хрипло. А мое сердце учащает ритм. – Можешь не отвечать мне. Он явно предупреждал тебя о том, что я буду отрицать свою болезнь. Просто знай: я нормальный. Он лишь травит меня таблетками.
Его слова и речь… Он говорил вполне нормально, но… Я не знаю его. Не знаю его историю болезни. Он просто может умело притворяться. Только вот внутри… все как–то всколыхнулось. Вот такая я… жалостливая. Никогда мне не быть настоящей медсестрой, которая может полностью отдаваться работе и не обращать внимания на лживые эмоции других.
Я подошла ближе к душевой, чтобы не попасть в обзор камеры, и тихо спросила:
– Зачем ему это?
Мужчина бросил на меня быстрый взгляд, будучи явно удивленным, что я спросила у него это, а не проигнорировала его слова.
– Я скажу – ты все равно не поверишь, – бросает огорченно. – Просто пока не спеши говорить ему о том, что я тебе раскрылся. Иначе он уберет тебя и заменит другой, – просит. – Дай мне время, и я докажу тебе, что не сумасшедший.
– Почему ты решил, что я соглашусь? Ты впервые меня видишь. Может, как только я отсюда выйду, то сразу побегу к твоему брату и все расскажу, – спрашиваю.
Опять следует ухмылка.
– Это твое право. Никто из подосланных им девушек не соглашался и не верил мне. Но и я не говорил им подобного в первый день. Просто ты другая. Ты отнеслась ко мне не так, и я увидел шанс.
– Шанс? – переспросила.
– Помоги мне, – просит, но я отрицательно качаю головой, отступая.
– На сегодня достаточно, выключай воду! – говорю, игнорируя его слова.
Он слушает меня, но не замолкает:
– Ты умная, Ален… У тебя есть возможность бывать наверху. В его кабинете полно доказательств. Многие знали меня, и сейчас…
– Прекрати, – шиплю. – Мне нужна эта работа! Я не могу так рисковать! – прошу его.
– Просто
