коленкам. Прикладываю подорожник и понимаю, что он не лепится. — Мы в детстве плевали на него, чтобы прилипал. Но, думаю, ты будешь против. Зажми просто руками.
Вот такого выражения у Василисы я еще не видел. Растеряна. И до неприличия красива. Или это только мне так кажется?
— Спасибо, — еле слышно произносит она.
— Слушай, я все понимаю, но любопытство гложет. Вот на хрена ты меня ногами отхерачила? И мордой о землю. Ты моим носом огород свой вспахивала?
— Что?!
— Херов сто. Ладно по башке, тут понятно за что, испугалась, подумала, что маньяк, ну а дальше за что?
— Вы все поняли.
— У меня голова не настолько отбита, чтобы не сопоставить очевидное.
— Прилично она отбита. Уж поверьте.
Ой, лучше бы Василиса дальше не открывала рот, ей-Богу.
— Рука как-то сама отпустила тачку, ну вы и скатились с нее на дорогу. И… пыдыщ.
— Пыдыщ?
— Он самый. Тогда, наверное, нос и повредили.
— Наверное?!
— Ну просто дальше мы с моей соседкой переложили вас на сиденье ее машины и…
— И?
— И она вас, видимо, плохо зафиксировала и когда закрывала дверь… в общем…
— Дверь поцеловалась с моим лбом?
— Или виском. Я точно не знаю. В это время я тачку в багажник загружала.
— Это все или были еще удары?
— Были, — нехотя признается она. Охренеть. — Света резко затормозила, когда на дороге появилась белочка. Ну и снова… пыдыщ. Правда, я не знаю…
— Чем я пыдыщнулся. Да уж, меня в девяностые не добили. А Василиса прек… нет, опасная, это делает с успехом.
— Ну, не добила же.
— Ну, спасибо, белочка моя.
— Вы сами виноваты. Зачем было следить за мной?! — возмущенно бросает она. — Это попахивает чем-то, не находите?
— Да, здесь определенно попахивает.
— Знаете, это странно. Вы знали, что я вас, как минимум, ударила по затылку, но принесли подорожник. Это… приятно.
— Любовь зла, полюбишь и Василису.
— Любовь? Вы в своем уме?!
— Конечно, нет. Ты мне голову отбила на пару со своей соседкой. Но ты права, любовью тут пока не пахнет.
— Слава Богу.
— Я пока просто влюблен. После удара чуть меньше, чем раньше. Но по-прежнему кончаю от одного твоего вида.
— Ты реально больной, — качает головой.
— Ну слава Богу, мы на «ты», я уж и не надеялся.
— Соболев кто? — синхронно поднимаем головы на стоящую рядом тетку.
— Я, — нехотя встаю с сиденья. И только сейчас осознаю, что Василиска попала. — Жди меня, белочка моя. Расплачиваться бушь натурой, а не орешками.
— Петр Васильевич? — тихо произносит Василиска, не скрывая ехидной улыбки.
— Да, бельчонок?
Словами Василиска меня более не одарила, а вот средний палец показала с размахом и несомненно с удовольствием. Ну, ничего. Скоро будет одно на двоих удовольствие. Начнем с личной сиделки у кровати больного. А если не больной, подшаманим. Да, детка.
Передо мной крутится охренительно красивая медсестричка. Молоденькая, кровь с молоком. Вот бери и пользуй, как душа попросит. Ей тоже в радость будет. Бабки получит и вырвется из этой жопы, а мне молоденькое тело. А вот ни хера. Хочется другого. Точнее другую. Сейчас я думаю о том, что желание привязать к себе Василису несуществующими диагнозами все же нездоровое. Однако, как к ней подкатывать особенно после случившегося? Моих отбитых мозгов — на какие еще ухищрения можно пойти, пока не хватает.
Кажется, я вот-вот откажусь от затеи со сломанной рукой. Совесть, что ли, еще есть? Скорее всего есть, правда, совсем немного. Сомнения насчет правильности одолевали меня ровно до тех пор, пока я не попал в очередной кабинет. Уже поздно метаться обратно, стольких людей попросил подыграть за бабки, которых, кстати, не хватило. А если сейчас дам заднюю — это вообще несерьезно. Да и, смотря на огромную махину, сооружающую мне «гипс», страшно давать заднюю. Василиса побила, этот, того и гляди, добьет.
— Только вы тоже документы ей не показывайте, она ж явно поймет, что к чему, если посмотрит. Она же врач.
— Лично я ей показывать вообще ничего не буду.
— И это… у вас тут точно не будет проблем из-за этого? — указываю взглядом на «загипсованную» руку.
— В истории болезни и ни в каких других документах этого указано не будет. В отделение вас кладут с реально существующим сотрясением головного мозга. Вы сами-то не спалитесь перед этой бабой.
— Девушкой.
— Да мне по барабану. Если завтра до двенадцати утра остальной части денег не будет, ваша не баба…
— Все будет, еще и сверху, — перебиваю громилу. — И вам, и всем неравнодушным, желающим помочь.
— Увидим. Палаты отдельной нет, только трехместная, но там один дед лежит. Завтра виповская освободится к двенадцати дня, может и раньше, как раз деньги привезете.
— Договорились.
Энтузиазм малость поубавился, когда я все-таки попал в палату милипиздрических размеров. Душно и воняет отнюдь не духами. Одно радует — Василиска с обеспокоенным лицом.
— Василисушка, иди сюда, — хлопаю по кровати. — Не стой в дверях.
— Я в уличной одежде.
— Садись давай, — несмело, но она все же проходит в палату, оглядываясь по сторонам. — Он спит, не боись.
— Я не знаю, что сказать. Не люблю извиняться, — пожимает плечами, после затяжной паузы, во время которой неотрывно смотрела на мою руку. — О чем вы сейчас думаете?
— Жалею, а не думаю.
— О том, что встретили меня? — выдает Василиса, не скрывая усмешки в голосе.
— О том, что не ценил время, когда у меня не болела шея, поясница и колени.
— Ясно. Ну простите, вы знаете, что я неспециально. А вообще вы сами малость виноваты.
— Да, виноват малость, — соглашаюсь, пристально всматриваясь в губы Василиски. — Мы ж вроде на «ты» были. Кое-кто мне даже средний палец продемонстрировал.
Ей очень неловко. И она совершенно точно не знает куда себя деть, от чего начинает кусать губу. Не так, как это делают девки, дабы соблазнить. Она реально жрет из-за нервов свою губу.
— Ну чего ты такая красивая?
— Это косметика, Петр Васильевич. Без нее я страшненькая.
— Ты странненькая, это факт, но меня все устраивает. Так даже интереснее.
— Мне пора, здесь в такой час нельзя находиться, — шепотом произносит она и тут же встает с кровати. Я же, не мешкая, хватаю Василису за руку.
— Нет. Посиди со мной еще несколько минут. Тебя никто не выгонит, я отблагодарил медперсонал, — тяну ее за руку и усаживаю обратно на кровать.
Смотрю на нее и сожрать охота. Действует на меня как анестезия, ей-Богу, башка сейчас и вправду не болит.
— Скажи мне что-нибудь, Васенька.
— Что?
— Что хочешь.
— Я писать хочу.
