а не гуманитарные, как у меня?
— Да… Ты прав… — тихо отвечаю.
Игорь забирает у меня из рук недомытую тарелку и сам становится к раковине, а я ухожу в спальню и ложусь отдыхать. Сегодня я засыпаю раньше, чем обычно.
Следующим утром традиционно поднимаю мужа и сына, готовлю им завтрак и делаю все то, что делала в утро похищения и в сотни утр до него. Мне все еще нужно пойти в банк и забрать новую карточку, но я боюсь выходить из дома. Да, Игорь прав, мне нужен психолог, я теперь не смогу спокойно ходить по улице.
Еще и Соболев снова лезет в голову, будь он неладен. Ни с того ни с сего вспоминаю его объятия. И когда я уже довожу сама себя чуть ли не до новой истерики, в дверь раздается звонок.
Я даже не сразу понимаю, что это в мою квартиру. Когда звонок повторяется, я осторожно подхожу к двери и смотрю в глазок.
На лестничной площадке стоит моя мама…
Открываю дверь и удивленно смотрю на маму.
— Привет, — говорю.
— Привет, — робко отвечает. — Можно?
— Да-да, конечно, проходи, — пропускаю ее внутрь.
Родительница проходит в квартиру, ставит пакет у стены и снимает с себя пальто.
— А ты просто? Или по какому-то делу? Почему не позвонила?
Я все еще удивлена, что мать ни с того ни с сего нагрянула без предупреждения.
— Просто, навестить тебя. Игорь рассказал мне, что произошло. Не позвонила, потому что ты же потеряла телефон.
— Ааа, не, мне следователи вернули мою сумку. Так что телефон снова со мной. Проходи на кухню.
Мама сначала заходит в ванную помыть руки, а я иду ставить чайник. Ну я даже не удивлена, что Игорь за моей спиной позвонил маме и рассказал о случившемся. Впрочем, я и не просила его молчать. Однако мог бы меня все-таки предупредить. Ладно.
— Ты чай будешь или кофе? — спрашиваю, когда родительница проходит на кухню и садится за стол.
— Чай. Как ты себя чувствуешь?
— Все нормально. Отделалась легким испугом. Как Настя?
— Все хорошо, учится. Я не стала рассказывать ей про твоё похищение.
— Да, не надо ее пугать.
— Как Владик?
Ставлю на стол две кружки и бросаю в них пакетики чая.
— Нормально, в садике.
— Я тут ему кое-что купила.
Мама принимается доставать из пакета конфетные наборы и игрушки.
— Спасибо, — сдержанно улыбаюсь и убираю со стола подарки для сына.
С каждой секундой неловкость ситуации становится все ощутимее. Я стараюсь суетиться по кухне, чтобы свести к минимуму это гнетущее ощущение. Ставлю на стол какие-то пирожные из холодильника, хотя знаю, что мама их есть не будет. У нее повышенный сахар. Потом вовсе решаю подарки для Владика унести в его комнату и не тороплюсь из нее возвращаться. Но когда чайник начинает предательски свистеть, все же иду обратно. Разливаю по кружкам кипяток и сажусь напротив матери.
Я больше не кричу ей, что ненавижу, но и разговаривать мне с ней особо не о чем. Мы совершенно разные. Нет, я поддерживаю с ней связь, поздравляю ее с праздниками и вижусь где-то раз в полгода, но эти встречи всегда очень неловкие. Вот как сейчас. Каждая из нас не знает, куда себя деть и с чего начать разговор.
— Скоро Пасха, — находит мама тему для разговора. — Какие у вас с Игорем планы? Поедете на кладбище к папе?
Киваю.
— Да, поедем. Но еще и на могилу отца Игоря надо будет заехать.
Три года назад не стало моего папы. Рак. Болезнь сожрала его за каких-то полгода. Мама воспитывает Настю одна. Продолжает работать директором все в той же школе, сестра ходит в шестой класс.
Смерть отца изменила нас всех: меня, маму, Настю. Сестра стала замкнутой, она очень любила папу, и его смерть стала для нее страшным потрясением. Мама стала добрее ко всем, особенно к ученикам в школе. Ну а я приняла для себя решение переступить через все обиды и общаться с матерью.
Перед смертью папа сказал мне, что любовь должна быть важнее принципов и обид. Время лечит, обиды забываются, а люди остаются. Нужно иметь в себе силы прощать. И когда папа умер, я очень-очень постаралась простить маму. Папу я простила еще раньше, когда лежала беременной в больнице, а он искал для меня лучших врачей. Если бы не отец, если бы не его помощь, я бы не выносила ребенка.
А что касается Димы, расставание с ним было моим решением. Родители давили, но решение я приняла самостоятельно.
— Может, ты могла бы привезти ко мне Владика на какие-нибудь выходные? — осторожно просит мама, делая небольшой глоток из кружки.
Пожимаю плечами.
— Не знаю. На какие?
— На любые. Я совсем его не вижу, ты как будто не хочешь, чтобы я с ним общалась, — мамин голос звучит с легкой претензией.
Когда речь заходит о Владике, мне едва удаётся держать себя в руках. Вот и сейчас не выдерживаю:
— Он все больше и больше похож на Диму, — язвлю.
— Я знаю, на кого похож Владик. Но ты зря думаешь, что от тебя ребёнку совсем ничего не досталось. Скулы, носик, подбородок у него твои.
Мама как будто знает, что нужно сказать, чтобы я смягчилась. Я так радуюсь, когда кто-то говорит, что сын похож на меня.
— Только мозги у него, кажется, не гуманитарные, а технические, — бурчу, отпивая из кружки и скрывая довольную улыбку. Ну хоть что-то у Владика от меня.
— У мальчиков всегда преимущественно технический склад ума. Кстати, ты не надумала по поводу учебы?
— Да, буду пересдавать ЕГЭ, — издаю смешок. — Но пойду на заочное.
Я поступила на филологический факультет МГУ, но так и не посетила ни одного занятия. Всю беременность я провела в больницах, потом нужно было смотреть за Владиком. Какая тут может быть учеба? Сын начал ходить в годик, и с тех пор в него будто встроен моторчик. А в три годика у Владика начался кризис трёх лет, и я вообще чуть ли не вешалась. Потом умер папа, и это тоже стало для меня потрясением.
Но сын уже подрос, в сентябре пойдет в школу, и я наконец-то смогу заняться собой.
