Я останавливаюсь перед маленьким неприметным домиком по адресу, который дала мне Александрия, в старом районе недалеко от кампуса, с отстойным двором и разросшимися под окнами вдоль фасада розовыми кустами. Типичное жильё за пределами кампуса, уверен — у неё куча соседок и никакой личной жизни.
Другими словами, она живёт как дикарка.
— Дорогая, мы дома, — бормочу я, сворачивая на подъездную дорожку.
Александрия не издаёт ни звука.
Поставив машину на паркинг, оборачиваюсь и вижу, что её тело расслаблено, голова повёрнута в сторону окна, волосы падают на щёку. Глаза закрыты, губы приоткрыты. Она крепко спит.
Миленькая. Тихая. Не грубит, не спорит и не хмурится на меня. Такой она мне нравится. Я без тени смущения изучаю её, блуждая взглядом по тёмно-русым волосам, безупречной кремовой коже, розовым губам, которые соблазнили бы и святого поцеловать их. Только один раз.
Просто узнать, какая она на вкус.
Я откидываюсь на спинку сиденья и делаю глубокий вдох. Мне в голову приходят чертовски безумные мысли. Она ненавидит меня. От неё больше проблем, чем пользы. Я бы всё равно только трахнул её и бросил, а она возненавидит меня ещё больше, когда всё будет сказано и сделано.
Как любили повторять Шеп и Гейб перед тем, как забили на меня, я не вступаю в отношения. И никто не заставит меня передумать. Эти два придурка, так называемые мои лучшие друзья, могут продолжать так и дальше и ещё сильнее влюбиться в своих девчонок. Обручиться, жениться, завести парочку сопляков и жить той скучной и никчемной жизнью, которую, по мнению любого другого болвана, хотят.
Но это не про меня. Мои родители всё ещё вместе, но не так давно они были в довольно шатком положении. Чёрт возьми, почти два года назад мою мать пришлось отправить в реабилитационный центр, после того как она потеряла кучу денег из-за неудачных инвестиций.
И когда я говорю о куче денег, я говорю не о паре тысяч долларов. Скорее о сотнях тысяч долларов — или даже о сумме, близкой к миллиону. Это был небольшой урон для семейного банковского счёта, но что хуже всего оказалось в этой ситуации? Чувак, который убедил маму сделать эти инвестиции. Он оказался ещё и её любовником.
Излишне говорить, что она почти лишилась рассудка, когда потеряла и деньги, и своего тайного любовника. Падение вниз по наклонной плоскости было болезненным, но каким-то образом мои родители выкарабкались. Маме сейчас лучше. Папа играет в гольф. Они теперь редко проводят время вместе, и их это устраивает.
Их сдержанные отношения лишний раз убеждают меня, что во всём этом нет смысла. Мои родители не такие ужасные, как у Шепа, с его амбициозной сучкой-матерью и жёстким, как чёрт, отцом, которые, кажется, упиваются своей ненавистью друг к другу. Но они ещё один яркий пример того, почему я не хочу быть в отношениях.
Они все плохо заканчиваются. Все без исключения. Мне всё равно, насколько счастливыми и влюблёнными люди себя считают, если в конце концов всё идёт к чертям.
Александрия шевелится, привлекая моё внимание, я глушу двигатель, и внезапная тишина заставляет её проснуться. Она быстро садится и, убирая волосы с лица, растерянно оглядывается. Поворачивает ко мне голову, и наши взгляды встречаются. Сцепляются.
— Я заснула, — объясняет она очевидное, её голос мягкий и сексуальный.
— Я заметил, — киваю и протягиваю руку, чтобы отключить подогрев сидений, при этом касаясь пальцами её бедра. Искры пробегают в том месте, где я касаюсь её. Отдёргиваю руку, возвращая её на нижнюю часть руля. — Тебе помочь с вещами?
Она отрицательно качает головой.
— Я могу сама достать их, если ты откроешь багажник.
Проклятье, я действительно хочу ей помочь. Почему с ней так трудно?
— Дождь всё ещё идёт.
— Думаю, я справлюсь, — шутливо говорит она, берясь за дверную ручку. Замерев, она долго и напряжённо сидит ко мне спиной, а потом оглядывается через плечо, и её настороженные голубые глаза встречаются с моими. — Спасибо, что подвёз.
— В любое время, — отвечаю, имея в виду именно это. Чёрт, я говорю серьёзно, но зря. Это отстой. Я не хочу, чтобы она мне нравилась, но мои пальцы всё ещё гудят от прикосновения к ней ранее.
Даже говорить такое смешно.
Она выходит из машины, я делаю то же самое, захлопывая дверцу и бросаясь к багажнику, который уже приоткрылся. Я распахиваю его прежде, чем она подходит, и тянусь внутрь за кучей мешков с одеждой, которые туда бросил. Она появляется рядом со мной и пытается забрать их у меня, но я не позволяю.
— Я донесу, — предлагаю, повышая голос, чтобы меня было слышно сквозь шум дождя.
Александрия пытается вырвать их из моих рук, но я не отпускаю.
— Ты такой раздражающий, — кричит она, вызывая у меня смех.
Захлопываю багажник и следую за ней к входной двери, не упуская из виду, как она смотрит на меня, когда я ныряю под крошечный навес, чтобы встать рядом с ней.
— Отдай, — требует она, а я качаю головой. — Боже, — бубнит она, открывая дверь и врываясь внутрь. Я следую за ней, мой взгляд блуждает повсюду, находя гостиную довольно стандартной. Гигантский коричневый замшевый диван, видавший виды кофейный столик перед ним и дешёвый, но большой телевизор с плоским экраном, висящий на стене, в то время как Playstation 4, Wii U и различные джойстики лежат брошенными на полу.
— Ты играешь? — интересуюсь, кивая в сторону игровых систем.
— Конечно, нет, — резко возражает она, закрывая дверь. — Но мои соседи играют.
Я поднимаю бровь.
— Сколько ещё человек здесь живёт?
— Три.
Девушка не отступает ни на дюйм, когда речь заходит о личной информации.
— И как их зовут?
— Можно подумать, ты их знаешь, — парирует она, и я посылаю ей взгляд, который заставляет её закатить глаза. — Если скажу, ты уйдёшь?
— Только если увижу твою комнату.
— Напомни, сколько нам лет?
— Мне двадцать один. Почти двадцать два, — сообщаю я ей с самой очаровательной улыбкой. Кажется, это её совсем не впечатляет. — А тебе сколько?
— Если я скажу тебе, ты уйдёшь? — с надеждой спрашивает Александрия.
— Давай я отнесу это в твою комнату, а ты пока ответишь на мои вопросы. После этого я уйду отсюда, — обещаю.
Она взмахивает рукой и идёт по короткому коридору. Я следую за ней, перекладывая пакеты с одеждой из одной руки в другую. Что бы там ни было, оно довольно тяжёлое.
— Мне двадцать один, — говорит она, останавливаясь перед дверью в конце коридора. Она открывает её и отходит в сторону, чтобы я мог войти перед ней. — А мои соседи — Фелиша, Конрад и Джефф. А теперь уходи.
— Конрад? — недоверчиво спрашиваю я, поворачиваясь к ней. Я игнорирую её реплику «а теперь уходи». Выражение её лица говорит мне, что она вне себя от раздражения.
— Да. Конрад. Он настоящий душка, — она кивает, указывая на плетёное кресло в углу комнаты. — Ты можешь положить сумки с одеждой вон там, спасибо.
Делаю, как просит Александрия, оглядываю её комнату в поисках чего-нибудь… чего, не знаю. Какого-нибудь знака? Намёка на её личность в том, что может висеть на стенах, или сидеть на комоде, или лежать на прикроватном столике? Может, даже старые фотографии, по которым я смогу узнать прежнюю Александрию?
Но нигде ничего нет. Стандартная белая мебель, которая выглядит, как из каталога Икеа, идеально застеленная кровать, покрытая бледно-голубым и белым набивным одеялом, и слишком много подушек, чтобы я мог с этим справиться.
Цыпочки и их подушки. Это словно грёбаная болезнь.
— Значит, ты живёшь с парнями? — любопытствую я, поворачиваясь к ней лицом. Она тут же подходит к комоду и выдвигает ящик, вытаскивая оттуда что-то аккуратно сложенное и чёрное, прежде чем закрыть его. Надежда заставляет меня сделать шаг ближе. Если она откроет ящик, полный трусиков или бюстгальтеров, я буду считать это маленькой победой.
— Да, — она резко поворачивается, прижимая к груди что-то похожее на леггинсы. — А теперь ты должен уйти.
