— Привыкай. С этой подводной лодки не выбраться. Особенно тем, кто получил стипендию за все годы вперед.
— Я получила. — В груди что-то больно сжалось. — Папе нужна операция…
— На этом нас всех и покупают, — кривит рот парень. — Думаешь, ты одна такая? У меня двое младших, мать нас всех одна тянет, я тоже деньги вперед взял, идиот.
— Почему идиот-то?!
— Был бы умным, дороже себя б продал. Ладно, давай следующий стул, их тут тридцать штук, так до ночи здесь проторчим!
— Да, конечно. Но… два миллиона — это очень большие деньги. Я уже поняла, что за них приходится выполнять разные поручения…
— Ни черта ты не поняла, — скалится Макс, пока я натягиваю бархат и ищу на нем заклепки. — Тебя здесь ломают и сломают, как и всех. Думаешь, просто так они нищих и умных набирают? Типа равные возможности для всех?
— В смысле «ломают»? — Я сразу вспоминаю последнюю встречу с Шумским.
— В прямом. Хейтят, буллят сначала, опускают твою самооценку ниже плинтуса, и ты понимаешь: чтобы выжить, надо принять их правила. А их правило — ты принадлежишь им. Полностью.
Похоже, кто-то переучился. Недоверчиво смотрю на Макса и думаю, как бы от него свалить. А он продолжает вываливать свои откровения. Его уже несет:
— Собой уже не распоряжаешься — напиши курсач за какого-то мудака, отгони на мойку тачку, на которую у тебя никогда не будет бабла. Закажи стол в ресторане или бабу из эскорта. Понимаешь, о чем я?
Молча качаю головой.
— Ничего, скоро поймешь, когда и тебя сломают. Они всех ломают, всех!
Его слова проникают под кожу как яд, попадают в кровь и заполняют собой все тело. Чувствую себя отравленной и грязной.
— Не может быть так ужасно! — сопротивляюсь я. — Не может! Не поверю! А преподаватели? А деканы? Ректор, в конце концов?!
— А им плевать! Пойми, здесь как в жизни. Тот, кто платит, тот и рулит. И после академии ничего не меняется. Они — хозяева, мы — их слуги. Ну или помощники, заместители, ассистенты. Называй как хочешь, суть та же.
— Ужасно! Реально рабство какое-то.
Макс отворачивается и нехотя бросает:
— Если б не два ляма, свалил бы отсюда в первый же год, но мать не выдержала бы.
Обнимаю себя за плечи. Мне так холодно, что я с трудом подавляю дрожь. Сейчас я как никогда понимаю Макса, который говорит страшные вещи. Я тоже не смогу отсюда уйти, операция папы важнее всего.
Глава 9
«Сегодня как обычно прошел день. Только задали до черта!»
Ставлю несколько злющих смайликов с рожками и улыбаюсь сквозь слезы. Хорошо, что Тарас меня сейчас не видит.
«Наши преподы любят пушить перваков. Ничего, скоро втянешься».
«Обязательно».
Пишу то, во что сама ни капли не верю. Но Тарасу не стану ничего рассказывать, поэтому быстро перевожу разговор на него.
«Как твои дела дома? Это вообще ок, что тебя так долго нет? У нас обязательная 100% посещаемость».
«Не парься, все под контролем. Пока, на связи».
И сердечки в конце. Тарас ничего не обещает, не флиртует, но эти эмодзи заставляют меня улыбаться и надеяться на лучшее.
Взглядом нахожу куртку. Изуродованной грязной тряпкой она свисает со спинки стула, как мертвое напоминание о том, что сегодня произошло.
— Мира, наверное, ее надо выкинуть, — чуть прокашлявшись, говорит Юлька. Она только что вернулась в нашу комнату, но по глазам соседки я догадалась, что та в теме.
— Я попробую ее отстирать, — говорю и сама себе не верю.
Моя осенняя куртка, совершенно новая, очень дорогая, купленная в Чите перед отъездом! Я в ней до морозов должна была проходить!
Юлька осторожно подходит к стулу, касается куртки. Вижу, что ей противно.
— Мир, такую краску не отмыть, к тому же ты видела, что куртка порвана?
— Не порвана! Порезана. Кто-то специально ее разрезал! Какая-то тварь! — гневно выкрикнула я.
Шелест испуганно попятилась.
— Тебе надо поспать, Мира. И не надо так нервничать. Понимаю, но… ты же не знаешь, кто это сделал? Или знаешь?
— Если б знала, то тут не сидела бы! Юль, я оставила ее на скамейке недалеко от стадиона. Меня торопили, в общем, неважно. Я буквально на десять минут отошла, когда вернулась, ее не было на месте. Все облазила, к охране даже ходила… там, оказывается, камер нет! По всему кампусу натыканы, а там — нет!
— А нашла в итоге где?
— На мусорном контейнере лежала. По дороге к нашему корпусу.
Меня снова потряхивает, как два часа назад, когда я отыскала куртку.
— Что делать будешь? — опасливо спрашивает Юлька. — Слушай, у меня успокоительные есть, хочешь?
Мотаю головой: не хватало еще таблетки грызть!
— Не знаю, понятия не имею, что делать!
Такой беспомощной, как сейчас, я никогда себя не чувствовала. Каждый день какая-то хрень происходит, все хуже и хуже.
— Надо успокоиться, Мира. — Юлька громко вздыхает и подает мне большой мусорный пакет. — Успокоиться и приспосабливаться как-то, что ли. Жизнь — вообще сложная штука.
— Тебя же не травят в парах! — с негодованием воскликнула я. — Не подкалывают преподы! И у тебя есть в чем завтра идти на пары!
Юлька долго молчит. Уже жалею, что сорвалась на ней, хочу извиниться, когда она вдруг выдает:
— Говорят, тут каждый год такое. То есть всех перваков на дотации прессуют, но одного больше остальных. Типа находят козла отпущения, что ли. Ну чтобы никто не пытался дергаться.
Ничего не отвечаю, просто выключаю свет и пялюсь в потолок. Завтра не пойду на пары. Во-первых, не в чем, а во-вторых, я не выполнила домашку.
Засыпаю только под утро, когда уже рассветает, и почти сразу чувствую, как меня толкают в плечо.
— Просыпайся, на пары опоздаешь.
Натягиваю на голову одеяло, игноря Юльку, но та не отступает:
— Тебе куртку принесли, новую!
Тут же выныриваю из кровати, голова раскалывается от резкого движения, от боли сжимаю зубы, чтобы не застонать.
— Откуда?! — Смотрю на добротную темно-зеленую куртку и теряюсь в догадках.
— Комендант передал, как я поняла. Все же в курсе, что случилось с твоей. Примерь.
Куртка очень теплая и качественная, чуть великовата, но это даже хорошо.
— Она с логотипом академии, у нас в таких техперсонал ходит, — кивает Юлька, — но это же не проблема?
— Нет, конечно! — Я собираюсь на пары, стараясь не думать о том, что кто-то сегодня хоть раз, но захейтит меня из-за куртки.
Первая пара у Демьянова. Влетаю в аудиторию за минуту до начала занятия, быстро вытаскиваю учебник и тетрадь. Сижу одна, в крайнем ряду, недалеко от двери. Сегодня на меня внимания не обращают, чему я несказанно рада.
Препод начинает лекцию, когда дверь открывается, и в нее протискивается Асафьев.
— Можно? Извините…
— Марш на место, — кивает Демьянов.
Чуть не задыхаюсь от возмущения: меня выгнал с лекции, не дал тест написать, а тут. Какого хрена вообще?!
Буравлю спину препода, и он как по команде оборачивается:
— Мирослава, вы на меня так смотрите, словно я вам что-то должен. Извините, но я давно уже счастливо женат.
Взрыв издевательского хохота. Никто уже не прячется, как еще неделю назад, бросают на меня насмешливые взгляды, полные мужского превосходства. Краснею и отворачиваюсь.
Неподалеку Асафьев весело рассказывает, что тупо проспал, полночи гамил.
Горю от возмущения, но не знаю, что сказать. Любое слово прозвучит как жалкое оправдание. Опускаю голову, краснея еще больше, и слышу сухой, уже без издевки, голос Демьянова:
— Если вы так хотите привлечь к себе внимание, прошу к доске. Начнем с дифференциальных уравнений.
Иду на ватных ногах, сама как в тумане, в голове шумит, но я покорно записываю уравнение. Правда, маркер в руке подрагивает.
— Удивите нас, Мирослава, — слышу за спиной Демьянова. — Докажите, что ваш предел — это не борщ на кухне.
Снова смешки. Я тупо смотрю на доску и не понимаю, что там написано. Вообще — по нулям. Как будто кто-то стер из памяти все знания. Никогда не чувствовала себя такой беспомощной!
