class="p1">— Так… Знакомый один.
— Ни хрена себе у него тачила.
— Ай! — отмахнулась я и пошла вперед, на совсем почему-то негнущихся ногах. И было мне одновременно радостно, что он меня нашел, и как-то не по себе, что ли?
— Привет, — просипела я.
— Привет. Я тут мимо проезжал, думаю, дай заеду. Подкинуть тебя до дома?
— Я вообще-то собиралась заехать в полицию.
— Вот как? А зачем?
— Забрать заявление. Решила, что зря я так резко. Можно ведь все решить через деканат. А теперь вообще, может, ничего решать не придется, — закинула удочку, с жадностью наблюдая за реакцией Семена.
— Да? И почему же? — так искренне удивился он…
— Да его из-за какой-то другой ситуации арестовали. Представляешь? В общем, если ты еще хочешь меня подвезти, то мне в полицию.
— Садись!
Правда, ни в какую полицию мы не поехали. Семен сказал, что сам решит этот вопрос. А в тот вечер он отвез меня в кофейню, хотя я и не хотела. Было стыдно второй раз ехать в ресторан за его счет! Я прямо так ему и сказала, да, когда он напряженно спросил, в чем дело. И как же потеплел его взгляд после этих слов…
— Привыкай, Вер. На что еще мне тратить деньги, как не на свою женщину?
Я тогда удивилась, конечно. Но еще больше порадовалась. Его женщина! Надо же… И что он во мне только нашел?
А потом он вез меня домой, сжимая мои дрожащие пальцы на коробке передач. И только время от времени убирал руку, чтобы переключить скорость.
— Вер… Верочка…
Картинка прошлого закружилась перед глазами, скомкалась и исчезла. А вот ощущение чужих горячих пальцев, сжимающих мою руку, осталось. Я подняла будто свинцом налитые веки.
— Семен?
— Ну вот. Пришла в себя. Сейчас позову доктора.
Какого доктора? Я ничего не понимала, отъезжая в небытие и только крепче вцепляясь в руку мужа.
— Нет. Не уходи.
— Да куда ж я с подводной лодки денусь?
— Пить хочется, — прошептала я, едва ворочая языком. — Что вообще случилось?
— Тебе сделали операцию. Ты что, правда, ничего не помнишь?
— Кажется, помню, — подумав, ответила я. Туман постепенно рассеивался, хотя меня нет-нет да и выключало.
— Ты еще в реанимации. Я тут немного навел кипиш, меня пустили.
— Ну зачем? Опять ты…
— Да я ж там чуть умом не тронулся, Вер.
Я кивнула. Из глаз почему-то потекли слезы. Он действительно меня любил. Какой-то странной, одному ему понятной любовью.
Вера
«Восстановление после гистерэктомии — один из тех случаев, когда можно позволить другим людям помочь. Если кто-нибудь предложит вам помощь — сходить в магазин, присмотреть за вашими детьми или убраться в доме — обязательно соглашайтесь. Людям приятно помогать, и вы тоже испытаете самые положительные эмоции»…
Были бы силы — я бы фыркнула, это прочитав. А так лишь выключила телефон и отвернулась к стенке. Может, я, конечно, придиралась, но каждая статья, призванная поддержать женщин, только еще больше меня накручивала. Какой дурак решил, что в них можно упоминать детей? А если их нет? Ну, нет! И теперь уж не будет? Почему никто не подумал о том, какой это триггер? Советчики…
Экран телефона вспыхнул — пришло новое сообщение. Никита! Боже, я ведь о нем даже не вспоминала все эти дни. Как-то совсем не до него было, а тут… Нет, это была не радость, но хоть какая-то эмоция. Десятки сообщений!
«Добрый день. Я пришел, как мы договаривались, а в деканате сказали, что вы на больничном. Выздоравливайте».
«Может, выслать правки вам на почту? Я уже закончил с первым разделом».
Переходя от сообщения к сообщению, можно было проследить, как менялось Никитино настроение. От легкой озабоченности к настоящей панике.
«Вер, ответь. Я с ума схожу».
«В деканате ничего не говорят, только то, что ты заболела».
Ты…
Он почти никогда себе не позволял мне тыкать. Только когда в любви признавался. В одном из сообщений еще в начале года. Глупый мальчишка. И я глупая. Потому что не смогла, не захотела пресечь, зарубить это все на корню. Точней, не так. Я, конечно, его отбрила. Указала на очевидные факты — что я замужем, что я — преподаватель, а он — студент, но Ник не сдавался. Сверлил меня на парах черным взглядом. Высокий такой, красивый, дурной. Самый популярный мальчишка в нашем университете. Он мог замутить с любой, но почему-то запал на меня. И это мне, дуре, польстило.
Надо было его отшить, еще когда он вызвался писать у меня диплом. Конечно, надо было. Но я не смогла. Его влюбленность как будто моей отдушиной стала. И пусть я не позволяла себе ничего такого, было очень волнующе чувствовать на себе его взгляд. Сидеть с ним над проектом, что-то объяснять, чувствуя, как его немного ведет и колотит от нашей близости, и осознавать, что я еще, оказывается, способна пробуждать в ком-то такие чувства.
Он мог, проходя мимо в толпе друзей, тихо заметить «Ты такая красивая», и я потом весь день как на крыльях летала. А если наши взгляды встречались в лекционном зале, то от нас только что искры не сыпались. И я потом ночью, лежа рядом с мужем и пялясь воспаленными от бессонницы глазами в потолок, видела не смутные очертания шикарной люстры, не тени, скользящие по потолку, а смазливую нагловатую физиономию своего студента. А еще почему-то руки. С красивыми музыкальными пальцами, в которых он, когда волновался, вертел карандаш.
Хлопок двери за спиной прозвучал как выстрел. Я дернулась, сунула телефон под подушку и оглянулась, с трудом скрывая панику.
— Привет, — настороженно бросил Шведов. Я мысленно себя обругала. Он же — как та ищейка, только дай повод, а я… Я себя с потрохами сдавала! — Что-то не так?
— Все так. Я уже даже вещи собрала.
— Мне не нравится эта идея с выпиской.
— А мне не нравится куковать в больнице, когда для этого нет показаний, — отмахнулась я. — Разве не ты говорил, что без меня дома невыносимо? — добавила не без издевки в голосе. — Или уже все наладилось?
— Чушь не пори.
— Тогда о чем спор?
— Я с тобой и не спорю, Вера.
— Да, ты просто делаешь так, как тебе надо. Спасибо, что разрешил выписаться.
Я дурашливо поклонилась. И едва не зашипела — определенно, мне было еще рано примерять на себя роль шута. Прошло всего десять дней после операции. Чтобы вернуться к полноценной жизни, мне еще предстояло пройти реабилитацию. Впрочем, ну, какая там полноценная
