на ее груди.
И я знаю, что ткань мягкая, потому что я к ней прикасался.
Я держал ее в руках.
Мои пальцы сжимают стакан, из которого я пью воду, и мне приходится заставлять их ослаблять хватку. Но я не отвожу взгляд. Даже когда она смотрит в этом направлении.
На кухне темно, а на окне у меня пленка, которая размывает обзор для любого, кто пытается заглянуть, так что я знаю, что она меня не видит. Вот почему я продолжаю стоять здесь и смотреть, пока она поворачивается ко мне спиной и начинает бороться с чем-то в почтовом ящике.
Шевеление. И тряска. И подпрыгивание… Это слишком.
Эта женщина, черт возьми, слишком идеальна.
И когда она наконец выдергивает предмет и почта падает на землю вокруг нее, она, наконец, делает это.
Она наклоняется.
Крошечные шорты больше не шорты; они едва ли нижнее белье, поскольку Кассандра сверкает мне неограниченным видом нижней половины ее ягодиц. Материал туго натянут на ее киску. Складывающаяся ткань прямо там, где я хочу положить свое лицо.
Я прохожу через кухню, гостиную и берусь за ручку входной двери, прежде чем понимаю, что делаю.
Я закрываю глаза.
Я только что вернулся домой. Зашел в свою дверь за пять минут до того, как она вышла из своей. Мне просто нужна была вода и кусок хлеба, прежде чем я заползу в постель.
Мне не нужно приставать к соседке на улице.
Отпустив дверную ручку, я возвращаюсь на кухню и наблюдаю, как ее сексуальная задница возвращается по подъездной дорожке в дом.
После того, как я посплю, я воспроизведу ее походку на моей камере видеонаблюдения.
В исследовательских целях.
Чтобы убедиться, что она заперла входную дверь.
И в следующий раз, когда она уйдет из дома, я вернусь и снова запру окно ее спальни.
Мне не нужно искушение знать, что оно открыто.
Ганс
Оставив грузовик на подъездной дорожке, я беру продукты и делаю дюжину шагов до почтового ящика.
Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я наблюдал, как Кассандра получает свою почту, и я все еще на нервах.
В основном потому, что я не могу выкинуть из головы вид ее, согнутой в этих гребаных шортах. Возможно, не помогает то, что я посмотрел видео, где она делает это, два десятка раз. И определенно не помогает то, что я сильно недосыпаю после последних пары дней.
Я пристально смотрю на свой почтовый ящик, не упуская из виду ящик на другой стороне улицы.
В моем почтовом ящике больше писем, чем я ожидал, но половина из них, вероятно, мусор.
Зажав стопку под мышкой, я иду через гараж на кухню.
Банки на дне моей сумки с продуктами стучатся о прилавок, когда я ее ставлю, но в сумке нет ничего холодного, поэтому я игнорирую это и переключаю внимание на почту.
Я сортирую типичную ненужную почту и нахожу одну листовку с новой черепицей, которую прислал мой человек со связями в Италии, поэтому я откладываю ее в сторону. Он старомоден и не любит пользоваться телефонами, но его информация обычно хороша, так что я не против подхода холодной войны. Это даст мне занятие сегодня вечером, пока я разбираюсь с закодированным сообщением.
Последний предмет — это простой коричневый конверт с чем-то плотным внутри.
Я поднимаю его, готовясь отнести в свою безопасную комнату, чтобы проверить на наличие взрывчатки, как вдруг вижу, что оно адресовано жителю дома 1304.
Это почта Кассандры.
Я делаю паузу.
Это не мое.
Я не должен…
Мои пальцы уже тянут за маленькую пластиковую нитку, чтобы разорвать конверт.
Я знаю, что не должен этого делать, но это ради ее безопасности. Упаковка подозрительная. Адрес не персонализирован. Содержимое…
Я наклоняю большой конверт, и из него выскальзывает книга.
Это квадратная книга размером примерно семь на семь дюймов, в твердом переплете, покрытом мягкой черной тканью.
Я наклоняю его к свету, проникающему через окно, так, что серебряные буквы на обложке сияют.
Выстрелы похоти.
И моя кровь густеет от эмоции, которую я не могу определить.
Гнев? Ревность?
Я открываю книгу, и мой желудок сжимается.
Определенно ревность.
Это Кассандра. На коленях. На кровати, которая ей не принадлежит. И тонкая ночная рубашка, которая на ней одета, почти прозрачна.
Я переворачиваю страницу.
Она лежит на спине, ее голова свисает с изножья кровати, ее руки свисают к полу, ее темные кудри струятся между ее ладонями. В этом случае она не смотрит в камеру; она смотрит в сторону. И она носит —
Я крепче сжимаю книгу, и корешок скрипит.
Она в лифчике и трусиках. Вот и все.
Ракурс снимка подчеркивает ее гигантскую грудь, возвышающуюся на груди и удерживаемую на месте черным кружевом с косточками.
Я переворачиваю страницу.
Она стоит перед зеркалом в полный рост. Снимок сделан сзади, и она все еще в нижнем белье. Этот снимок черно-белый. И…
Мое дыхание учащается.
Моя грудь поднимается и опускается, как будто я борюсь за свою жизнь.
Я переворачиваю страницу.
Снова.
Снова.
Вся она. Вся моя Кассандра. Раскинулась, как гребаная развратница.
Для кого-то другого.
Кэсси
Когда хлопки начинают стихать, я нажимаю кнопку, чтобы остановить микроволновку, и рывком открываю дверцу.
От попкорна исходит пар, но я отмахиваюсь от него и поднимаю пакет за уголок.
Сегодня пятница. Я отпросилась с работы на сегодня. Собрала волосы и надела свои маленькие хлопковые шорты, которые нельзя выставлять напоказ, а также поношенную футболку, которую я купила в Гранд-Каньоне много лет назад. Это мое определение комфорта, и мои планы состоят в том, чтобы стать единым целым с диваном, пока я досмотрю последний сезон моего любимого сериала о настоящих преступлениях. Потому что, что может быть более расслабляющим, чем убийство?
Крепко сжав пакет, чтобы не уронить его, я несу его к обеденному столу, где у меня уже приготовлена большая красная пластиковая миска.
Я не раз обжигалась, открывая эти бумажные пакеты, поэтому я осторожно беру кончиками пальцев противоположные углы и начинаю осторожно тянуть.
И тут раздается громкий стук во входную дверь, заставляющий меня вздрогнуть так сильно, что я подпрыгиваю и случайно разрываю пакет надвое.
Вокруг меня сыплется попкорн.
Опускаю одну руку и бью ладонью по сердцу.
"Какого черта?"
Я стою секунду, размышляя, действительно ли я слышала чей-то стук, когда он раздается снова.
Я ставлю пакет на стол среди рассыпанного
