— Боль — не самое подходящее слово для того, что твоя родня сделала с моей семьей. — Он опускает свой рот близко к моему уху, запах хлорки, морского одеколона и теплой мужской кожи касается моих чувств. — Оденься к ужину, как респектабельная принцесса мафии, которой ты и являешься, или я сам тебя одену.
Когда он отпускает меня, я кладу руку на челюсть, кожа становится горячей и пульсирует от учащенного биения сердца. Его взгляд медленно, нарочито медленно прослеживает меня по всей длине, пока он застегивает пуговицы рубашки. Он бросает взгляд на Мэнникса. — Присматривай за ней получше.
— Есть, босс.
Чужой голос испугал меня. Я и забыла, что этот грубиян вообще здесь. Люциан поглощает каждую молекулу в комнате. Но когда я поворачиваюсь, то едва не натыкаюсь на грудь солдата. Он не спешит отходить в сторону, давая понять, что я знаю, как он недоволен тем, что из-за меня его отчитал начальник.
— Привыкай к этому, — говорю я, обходя его.
Если я буду несчастной, то постараюсь сделать всех вокруг такими же несчастными, как настоящая гребаная мафиозная принцесса. Только тут я заметила грозный блеск в глазах Люциана. Я почувствовала презрение в его ядовитых словах.
Его ненависть к моей семье укоренилась глубоко. Этот человек — огонь и гнев, и он полон решимости навлечь на меня любую кару, которую, по его мнению, я заслужила вместо них.
Мысль настолько отрезвляет, что я прекращаю идти и оглядываюсь на бильярдную.
Мне нужно перестать пытаться спасти уже ушедшую жизнь и начать искать способ просто пережить новую.
Глава 4
Страсть и лезвия
Люциан
Пустошь, Нью-Йорк, так же безрадостен, как и следует из его названия.
Неизменно серое небо нависает над полноводной рекой, окутывающей город промышленными зданиями и железными мостами. Холодный, изолированный, забытый. Но мои корни здесь глубоки, моя кровь смешалась с непроницаемым бетоном и едкой водой. Я такой же черствый, как ржавчина, покрывающая этот город. Моя семья создала синдикат из его проржавевших недр, захватив углы улиц и предприятия задолго до вторжения итальянцев.
В то время Ирландский синдикат систематически и тщательно отстраняли от власти высокопоставленные лица, которые, если бы я только подумал сделать шаг, отправили бы меня в могилу.
Пока я призрак в этом городе, я для них не существую.
И я могу жить.
Когда мафия убивает твою родню, ты уже мертв, даже если они оставляют тебя дышать.
Я был еще мальчиком, когда Карлос Карпелла вторгся на нашу территорию и начал истреблять мою семью. Он убил всех членов синдиката, и менее чем за десять лет их число сократилось почти до нуля.
Мой брат, Келлер, был единственной семьей, оставшейся после того, как моего отца убили, казнив в его собственном казино. А пять лет назад Келлер осмелился открыть клуб, не платя взносы Карпелла, и это тоже стоило ему жизни.
По крайней мере, такова будет история, если кто-то начнет копать. Правда об убийстве моего брата погребена под грязью и скандалами Карпелла, глубоко погружена в гроб, заколочена и увенчана аккуратным бантиком.
Что касается меня, то я совершил грубую ошибку, напав на палача своего брата. В свои семнадцать лет я был весь в огне и сере и набросился на палача с яростью. Когда он закончил смеяться, то решил, что я слишком безобиден, чтобы убивать. Я еще не стал мужчиной, и он знал это; мой брат постарался защитить меня от жизни. Когда они покончили со мной, наставник и его головорезы оставили мне болезненное напоминание никогда больше не пересекаться с семьей Карпелла, иначе моя судьба была предрешена так же, как и судьба моего брата.
Крест, вырезанный на моей груди паяльником, заклеймил мое позорное наследие.
Почти каждая кость в моем теле была сломана. Большие участки моей кожи были жестоко изрезаны ножом. Думаю, они хотели, чтобы я как минимум никогда больше не ходил, а как максимум — никогда не прославился в Пустоши.
Пять лет после той ночи я работал над созданием репутации человека, с которым не стоит связываться, чтобы в тайне возродить империю моей семьи. Новый Синдикат Кросса.
Я начинал с торговли оружием. Завел малоизвестные связи в Руине, криминальном центре города, где заключалось большинство сомнительных сделок и пактов. Затем я нашел свое призвание.
Я приношу смерть.
Вы нанимаете киллера, чтобы избавиться от человека. Меня же нанимают, чтобы заставить их молить о смерти.
Получив контракт на причинение мучений и боли, я быстро продвинулся в рядах преступников-одиночек. Я сформировал коллектив, растущее число людей, которые доверяют мне и преданно служат, потому что у нас есть общий враг:
Семья Карпелла.
Некоторые из моих людей — друзья семьи и связи, которые я набрал в родном городе моих родителей Корке. Другие — местные жители разного происхождения, выросшие здесь, в городе. Но все они — мои братья.
Кровь решает многое, но месть главенствует над этим городом.
И когда Карлос Карпелла начал управлять своей империей более независимо от Руин, его жадность подкосила многих игроков, которые теперь жаждут мести.
Если у тебя есть власть, можешь не сомневаться, что кто-то захочет ее получить.
Мой контракт с Сальваторе Карпелла — это первый шаг к осуществлению моей мести. Когда он отдаст меня своему брату, а союз между его дочерью и мной будет скреплен узами брака, я стану считаться одним из них.
Прошлое стерто с лица земли.
Старые обиды стерты.
Меня примут в объятия врага, как Троянского коня, и я буду наносить удары изнутри.
Разложив документы на столе из белого дуба, я провожу большим пальцем по лезвию своего ножа-карамбита, проверяя остроту. Сегодня у меня встреча с Примо Броганом в «Мяснике и сыне», на заброшенном складе, принадлежащем по совместительству Руинам. Примо — крыса Карпеллы, и я использую его, чтобы установить связь для выгодного делового предложения.
В моей голове шепчутся мрачные нотки: дочь Карпелла повторяется по нескончаемому кругу. Я не должен оставлять ее одну так скоро. Прошло всего двадцать четыре часа, а она далеко не стабильна. Но я уже схожу с ума, готовый привести свой план в действие. С девушкой оказалось больше мороки, чем предполагалось изначально. Она должна была оставаться на втором плане, как средство достижения цели. Она слишком громкая, слишком требовательная и слишком отвлекает. Даже Мэнникс начинает нервничать из-за того, что она постоянно нуждается в присмотре.
Может, мне стоит позволить ей иметь чертову студию, где она сможет танцевать. Тогда она хотя бы не будет мешать.
Но это значит уступить Карпелла. А я не уступлю ни при каких обстоятельствах.
На экране ноутбука отображается запись с камеры наблюдения моего дома. В одном углу девушка вышагивает по коридору за пределами комнаты, которую я ей выделил. Она, как капризный ребенок, игнорирует мой приказ, когда я ее туда отправил. Мэнникс спрашивает, не установить ли ему замок на внешней стороне ее двери, и, возможно, это придется сделать в ближайшее время, но не сегодня.
Мне любопытно посмотреть, что она сделает.
В конце концов, она — враг. А изучение противника необходимо в военном искусстве.
Наблюдать за ней на экране — единственный способ позволить себе смотреть на нее дольше положенных секунд. Как глыба льда, прижатая к коже, ее присутствие мучительно давит на меня, пока я не вынужден либо уйти, либо обвить руками ее нежную шею.
Ненависть — слишком простое слово. Я не в состоянии описать те боль и ярость, которые она вызывает во мне.
Находиться рядом с ней — все равно что вновь открыть болезненную рану. Как будто заново ощущаешь, как паяльник клеймит мою кожу.
При этой мысли я прикасаюсь к шраму на груди.
Если бы у меня был другой способ достичь цели, мое кольцо не было бы на ее пальце. Но, как и все, к чему мы стремимся в этой жизни, наши конечные желания не обходятся без боли и жертв.
