— Да нет, «вышку» он от своих схлопотал! Нашли застреленного в подъезде собственного дома. Ты что, не знала? Вскоре после твоего отъезда, осенью… Естественно, не поймали никого. Свои разборки. — Надя с удовольствием смаковала ликер.
— Ой… — Кристина неожиданно для себя сникла, пожалев добродушного Эдика. Что ей за дело, какими там аферами он ворочал! Убили-то наверняка из-за «принца»… Может, тот же Геннадий или его «гориллы».
— А мне его жаль, — сказала она. — Давай помянем рюмочкой. Хотел мужик куда-то выбраться, преуспеть. Как и все мы. Но оказался простаком, не лучше своей подопечной, Кристины Лариной. Выходит, мне повезло больше…
От нескольких рюмок ликера, выпитых натощак, голова Кристины пошла кругом, и захотелось вдруг исповедаться, говорить и говорить, вывалив наконец все, что камнем лежало на душе. Но язык заплетался.
— Меня-то все время кто-нибудь спасал. Один топил — другой вытаскивал… Ха-ха… Как тургеневскую Муму.
— Ты кофе пей, горячий… — придвинула Надя подруге чашку. — Муму никто не вытаскивал. У меня за десятилетку серебряная медаль. А ведь я тебе часто завидовала… — задумчиво произнесла она, выковыривая мякоть киви серебряной фруктовой ложечкой. Ну, думаю, дает Тинка! Балы во дворцах, тусовки на виллах настоящих миллионеров… Да еще этот, как его там, телевизионный красавчик с любовью преследует!
Кристина не могла остановить разобравший ее пьяненький смех:
— Вествуд меня, значит, домогался?! Слава журналистам-международникам! Слава доблестным патриотам! А как же иначе — стоит только появиться русской «Маше» (такая у меня в «Карате» рабочая кличка была), и все у ее ног! «Вперед, комсомольцы — вас ждет Сибирь!»
Кристина выпила залпом полчашки кофе и проглотила тост с икрой, протянутый Надей.
— Да, не просто все же денежки нашему брату достаются… — с жалостью посмотрела на подругу Надя. Жалеть она любила, это куда приятнее, чем завидовать. — Хоть бабки-то приличные привезла?
Кристина отрицательно покачала головой.
— Думала, что на однокомнатную хватит… Копила, копила, на всем экономила… Мои-то новобрачные в центре квартиру хапнули. Но в нашу «хрущобу» Фил свою бывшую жену с дитем заселяет. Это они решили, когда я в Италии была. Думали, там и останусь… Теперь надо о своей хате думать, но Филек материн говорит, что за двадцать тысяч баксов можно только в Подмосковье отдельную присмотреть или хорошую комнату в коммуналке.
— Двадцать тысяч?! — Надя не верила своим ушам, ощутив новый прилив приятнейшей жалости. Жалости к слабому, сирому, убогому. Не живучая это порода, вырождающаяся. Наследие совдеповской деловой импотенции — слабаки, сентиментальные олухи.
— Да, ты, Тинка, отличилась… Бескорыстная служба на ниве капитализации. Про тебя только в «Московский комсомолец» писать. И то, лет десять назад в рубрике «моральные ценности строителей коммунизма»… Извини, даже здесь сейчас самые провинциальные чувырлы за ночь минимум 500 баксов гребут…
— Мне больше предлагали, — жуя третий бутерброд, заявила Кристина, не став объяснять подробности. — Пять кусков.
— И что? — изумилась Надя. — Что хотели-то?
— Обычной страсти. Без любви, конечно.
— Как без любви? Нечто новое. Это в чем же тогда страсть состоит?
— Ах, ты не поняла, Надь… У меня язык заплетается… Ну, обыкновенно, трахаться на ночь снимали. А я хочу настоящей любви. Такой, знаешь, захватывающей, необычной.
Надин опешила. Пожав плечами, она запахнула на груди пеньюар.
— Это ты на что намекаешь? На лирику или на отклонения?
— Извини, Белоснежка, что такие слова употребляю — старомодные. Вышедшие из употребления. Твой жених-то, наверное, влюблен, а?
— Жутко! Не знает, чем еще ублажить. И ревнив, как мавр! Но однажды… Ой! — Надя залилась радостным смехом. — Однажды мы разбирались, кто с кем чего… ну, завелись… А Витька покачал головой, печа-ально так, и говорит: «Угораздило же меня в такое дерьмо втрескаться!» Считаю, отменное признание в любви!
— У меня и такого не было. Нет, конечно, всякие слова красивые говорили, — вспомнила Кристина вчерашнее страстное признание Геннадия. — Но… не верю. Не хочу верить. Ладно, у тебя скоро визитеры, а я к бабке собралась. Только раз с ней после приезда виделась — и то в толкучке. Поздравить она молодоженов заезжала. Но у нас ночевать негде пока — Фил новые апартаменты обещает к осени жене преподнести. Так что почти и не поговорили со старушкой. — Кристина порылась в сумке и вытащила сафьяновый футляр:
— А это тебе подарок.
Надин ахнула, вытряхнув на стол сверкающие колье и диадему:
— Это что, те самые?!
— Да, считай, музейная ценность. Целый месяц в сейфах римского криминального отдела хранились, принимали участие в судебном процессе в качестве вещественного доказательства… Мне за них, кстати, приличные бабки предлагали любители детективных раритетов. Вот здесь, в центре, пустой глаз — как раз от настоящего бриллианта. Остальные, увы, стразы.
— Ну, девушка, угодила! Это же настоящая сенсация! Мой Новый упадет от восторга. Принимаю в качестве свадебного подарка. Потрясла меня, Тинка!
Надин поцеловала подругу и, примерив диадему, глянула на себя в коридорное зеркало.
— Именно этого мне и не хватало!
Черный кофе подействовал как снотворное. В электричке Кристина уснула с приятным чувством удавшейся мести: эту диадему вместе с «Голубым принцем» она подарила Санте, а теперь отдала Надьке. Она освободилась от вещицы, тянущей шлейф воспоминаний. Самых разных и, что, самое обидное, — отчасти трогательных. Никогда теперь она не будет мысленно возвращаться в то раннее утро, когда неслась в Рим по автостраде с веселым певцом. В салоне пахло сосновыми ветками и звучал его голос. А в душе расцветали надежды — переливчатые, летучие, как мыльные пузыри… Потом они остановились у ее отеля и Кристина вынесла Санте сафьяновый футляр…
…Анастасия Сергеевна наскоро обняла внучку у калитки и подтолкнула к дому.
— Хорошо, что протопить успела — третью ночь у соседки ночую. Одинокая она, ну, ты знаешь, Фокина. Гипертонический криз в пятницу был, «скорую» вызывали, еле в чувство привели. Теперь одна спать боится; помру, говорит, никто и не узнает.
Бабушка поставила на плиту чайник, обмахнула тряпкой вытертую клеенку, знакомую — в розочках. Кристине стало совестно. Помимо ее жизни, ее проблем, совсем рядом существовали другие, куда более прозаические и страшные. Какое дело этим огородным бабкам до светских сплетен, показов «высокой моды», мафиозных разборок? Душещипательных романов и волнующих тайн им теперь с лихвой хватало в мексиканских и бразильских телесериалах.
