К полуночи Тэна ненадолго задремала и сразу же набралась сил и храбрости. Она улыбнулась ему, а он отсчитывал время схваток. В два часа он снова позвонил врачу. На сей раз им посоветовали ехать в больницу.
Расс взял из шкафа сумку, ожидающую уже три недели, помог Тане сесть в машину, выйти из нее у больницы и проводил в приемный покой. Она еле-еле шла, а схватки свели на нет всю ее храбрость, хотя его помощь чуть-чуть ослабляла боли.
Но эти схватки были чепухой по сравнению с тем, что ей пришлось вынести через три часа в предродовой палате. Она корчилась от боли на кровати, вцепившись в его руку, а он почувствовал, как паника нарастает в нем. Он не ожидал, что это будет именно так.
Тана была в агонии, а к восьми часам ребенок еще не появился. Взошло солнце, а она лежала тут, немыслимо страдая. Ее волосы были влажны от пота, в глазах застыло безумие. Она смотрела на него так, будто он мог что-то для нее сделать и не делал. Все, что он мог, — это дышать в унисон с ней, держать ее за руку и повторять, как он ею гордится.
Вдруг в девять часов все вокруг забегали. Тану покатили в родильное отделение, закрепили ее ноги, подняв вверх. Тана кричала и плакала от дикой боли, нахлынувшей на нее. Это была самая жуткая боль из всех, когда-либо испытанных ею. Ей казалось, что она тонет. Тана вцепилась в него, доктор настойчиво требовал продолжать. Рассел плакал, а Тана поняла, что больше она этого не вынесет. Она хотела умереть… умереть… уме… — Я вижу головку!.. О боже!.. Любимая… вот она… И вдруг показалось крошечное красное личико. Рассел рыдал. Тана посмотрела на него и натужилась так, что это отчаянное усилие вытолкнуло ребенка из ее чрева. Доктор держал его в руках, а младенец начал хныкать. Отрезали пуповину, перевязали ее и быстро вытерли ребенка, прочистили ноздри, завернули в теплое одеяльце и вручили Расселу.
— Твой сын, Расс… — Доктор улыбнулся им обоим. Они так напряженно и долго работали. Теперь Тана победоносно смотрела на мужа.
— Ты был просто удивителен, любимый! — Голос ее был хриплым, лицо посерело. Он нежно ее поцеловал.
— Я? Я был удивителен? — Расса глубоко потрясло только что увиденное, он был поражен тем, с чем ей пришлось справиться.
Это было величайшее чудо, какое он только видел. И в сорок лет! Она получила то, что хотела. Тана смотрела на мужа. Все, все, чего она когда-либо желала… Все! Ее глаза наполнились слезами. Она потянулась к нему, а Расс бережно вложил младенца ей в руки, как когда-то заложил его в ее чрево.
— О! До чего же он хорош!
— Нет, — Расс улыбался ей сквозь слезы. — Это ты прекрасна, Тэн. Ты самая прекрасная женщина в мире. — Потом он посмотрел на своего сына. — Но он тоже довольно привлекателен.
Гаррисон Уинслоу Карвер. Они давно уже договорились назвать мальчика именно так. Он пришел в мир с благословением в имени, в жизни, в любви.
Тану отвезли обратно в палату незадолго до полудня. Она знала, что никогда-никогда больше не решится на такое, но была рада, что прошла через это однажды. Рассел оставался с ней, пока она не погрузилась в сон. Ребенок спал в кроватке, поставленной для него рядом с ней. Тана спала, вся чистенькая, умиротворенная, сонная и… влюбленная в Расса сильнее, чем прежде.
Один раз она открыла глаза, сонные от укола для снятия послеродовых болей.
— Я так сильно тебя люблю, Расс…
Улыбаясь, он кивнул. Его сердце принадлежало ей навсегда после того, что он наблюдал сегодня.
— Ш-ш-ш… спи… Я тоже тебя люблю.
Когда маленькому Гарри исполнилось шесть месяцев, Тана в отчаянии смотрела на свой календарь. На следующей неделе ей надо выходить на работу. Она обещала, что придет, и знала, что уже пора. Но малыш был так мил, и она очень любила проводить с ним все время после полудня. Они совершали долгие прогулки. Тана радостно смеялась, когда мальчик улыбался. Они иногда даже заглядывали в контору Расса. Такая жизнь была сплошным удовольствием, и так не хотелось от этого отказываться. Но Тана не была готова отказаться и от карьеры.
А когда она снова оказалась на судейской скамье, то почувствовала огромную радость, что не бросила работу совсем. Так приятно было вернуться назад. Дела, приговоры, присяжные, решения — рутина. Невероятно, как быстро летели дни. И как не терпелось ей по вечерам прийти домой, к Гарри и Рассу!
Иногда она обнаруживала Расса уже дома, ползающего вместе с Гарри по ковру и играющего с ним в разные игры. Это доставляло удовольствие и сыну, и папе. Гарри был для Таны и Расса как будто первым рожденным на земле ребенком. Ли подшучивала над ними, когда приезжала к ним с Франческой, своей малышкой. Она ожидала второго ребенка.
— А как ты, Тэн?
— Послушай, в моем возрасте уже Гарри — просто чудо. Благодарю, не надо испытывать судьбу. — Несмотря на то, что беременность протекала легко, роды оказались даже более болезненными, чем она себе представляла. Хотя со временем даже это перестало казаться таким уж мучительным. И они оба были так счастливы с этим ребенком. — Если бы я была в твоем возрасте, Ли, возможно… и даже тогда… нельзя же иметь все — карьеру и десяток детишек.
Но Ли это не пугало. Она по-прежнему работала, и даже теперь, когда второй ребенок был на подходе, Ли собиралась работать до последнего момента, а после родов опять вернуться на работу. Она только что получила премию Коти и не хотела останавливаться на достигнутом. Не видела причин для этого. Она справлялась и с тем, и с другим, так почему бы и нет?
— Как прошел твой день, дорогой? — Тана швырнула на кресло свой портфель и склонилась поцеловать Расса, нянчившего ребенка на руках.
Она взглянула на часы. Тана все еще кормила его грудью трижды в сутки. Утром, вечером и поздно ночью, и всегда больше всего радости приносило последнее кормление. Она любила эту теплую близость с ребенком, тихие минуты в детской в три часа утра, когда не спали только она и Гарри. Она испытывала ощущение надежности, которое она давала малышу, приносившее удовлетворение и ей самой. Да была и масса других преимуществ. Ей сказали, что она вряд ли снова забеременеет, пока кормит малыша грудью.
— Как ты думаешь, имеет большое значение, если я буду кормить его до года? — спросила однажды Тана мужа, а он рассмеялся в ответ. Ах, какая хорошая была у них жизнь! Стоило ждать, не важно, сколько это длилось. Наконец-то она это теперь сказала. Ей только что исполнилось сорок один, а ему — пятьдесят два.
— Знаешь, Тэн, ты выглядишь усталой, — Рассел внимательно смотрел на нее. — Может быть, кормление грудью слишком обременительно для тебя, особенно теперь, когда ты вернулась на работу?
Она отвергла эту мысль, но тело проголосовало за нее, поскольку постепенно за несколько недель молоко пропало. Как будто ее тело не хотело больше кормить Гарри грудью.
