Лили хочет публичного извинения, что восстановит ее доброе имя. Она стремится к справедливости. То, что Терри потихоньку уволили, — не справедливость, а только косвенное признание ошибки. И никто, кроме самих сотрудников «Пост», об этом не узнает. Джон был уверен, что редакция рекомендовала Терри уйти из газеты по собственному желанию. Теперь он найдет новую работу и начнет все сначала, так что произойдет лишь маленький сбой в его карьере. Нет, это не справедливость.
Джон мог пригрозить, что напишет разгромную статью в своей «Лейк ньюс», если «Пост» не поместит извинений. Арманд, конечно, придет в восторг и сразу обзвонит всех своих знакомых в Нью-Йорке, так что резонанс будет обеспечен.
Да, если Джон поступит так, «Пост», возможно, опубликует извинения. Но почти наверняка газета поместит их в самом что ни на есть неприметном, дальнем уголке. Так, чтобы никто их и не увидел.
Лили опозорили на первой полосе. И ей должны принести такие же внятные публичные извинения.
К сожалению, столь громкая огласка никак не соответствовала интересам Джона. Любое возобновление скандала в печати, особенно публикация материалов о Терри, приведет к тому, что какой-нибудь любопытный репортер перехватит тему и начнет ее разрабатывать. А если это случится и другой автор сорвет аплодисменты после того, как Джон проделал всю грязную работу, ему придется распрощаться со своей идеей о книге.
Станет ли это для него катастрофой?
У Джона было четыре причины написать этот бестселлер: слава, деньги, одобрение Гэса, а также оправдание своей затворнической жизни в маленьком городке.
К черту славу. Она ему не нужна. Благодаря Лили он и так чувствовал себя значительной персоной.
К черту деньги. Он и без них прекрасно проживет. Рядом с Лили он считал себя настоящим миллионером.
А его жизнь здесь? Если не думать о славе и деньгах, то она просто прекрасна.
Оставалось только одобрение Гэса. Для Джона оно было по-прежнему важно, несмотря на то, что старик умер. Теперь все сводилось к его совести и самооценке.
Итак, собирается он писать эту книгу или нет? Надо было решать, и решать скорее.
К началу выходных Лили пребывала в такой же растерянности, как и Джон. Несмотря на результаты экспертизы пленки, «Пост» отказалась печатать опровержение, а перспектива долгого и мучительного судебного процесса стала еще реальнее. Адвокаты «Пост» уже обратились к Кэсси Бэрнс с просьбой дать им шестьдесят дней для того, чтобы рассмотреть исковое заявление.
— Это типичная тактика затягивания дела, — объяснила Кэсси.
— А мы не можем сказать «нет»? — спросила Лили.
— Можем, но это недальновидно. Если мы потребуем немедленного ответа, противоположная сторона придет в раздражение и напишет запрос о прекращении дела. Суд, конечно, все равно примет нашу сторону, но и на это уйдет немало времени. Если они напишут свой запрос уже сегодня, то рассмотрен он будет не раньше февраля.
— А есть гарантии, что они не сделают этого после шестидесяти дней, которые мы им дадим?
— Нет таких гарантий, — сказала Кэсси. — Если они решили быть подлецами, то именно так и поступят.
— А ведут они себя не как подлецы?
— Нет. Но для них это было бы и неразумно. Мне уже звонил их адвокат и разговаривал весьма скромно и вежливо. Он хитер как черт, но скромен и вежлив. Я бы предложила продемонстрировать им нашу покладистость и предоставить тридцать дней. В целом это не такая уж большая задержка.
Лили согласилась, но без особого восторга. Ведь тридцать дней — это еще целый месяц заточения. А ее теперь волновало не только то, что она бросила в Бостоне, поскольку Лили начинала строить свою жизнь здесь, в Лейк-Генри. Волновали вопросы, которые предстояло разрешить с Майдой, а о Джоне она боялась даже загадывать. Но при любом повороте событий прекращение скандала было непременным условием. Ничто не встанет на свои места, пока эта тема не исчерпана.
С утра в воскресенье Джон взял Лили с собой в церковь, после чего они вместе пошли позавтракать у Чарли и немного покатались по окрестностям. Потом Джон привез Лили в редакцию «Лейк ньюс» и вручил ей очередной конверт из академии, а когда она выбрала три статьи, усадил ее за компьютер, доверив выписать дюжину чеков на небольшие суммы — корреспондентам, внештатным авторам, а также Дженни Блоджет — за несколько последних месяцев работы.
Лили взялась за дело с удовольствием, чем безмерно обрадовала Джона. Ей нравилось помогать ему с газетой. Это было так же приятно, как общение с самим Джоном. К тому же она сознавала, что эта помощь необходима, поскольку освобождает его хоть от небольшой части повседневных дел.
Начисто позабыв о книге, Джон сосредоточился на газете, но застопорился на материале о грядущем межгородском футбольном турнире. А ведь эта статья должна была воодушевить рьяных болельщиков. И еще ему никак не удавалось сверстать страницы. Один вариант получался хуже другого. Наверное, сейчас душа не лежала к этому.
Промучившись некоторое время, Джон понял, что необходимо проветрить мозги, оставил Лили у компьютера, а сам вышел на воздух. Миновав почту, направился к кладбищу у церкви. Постоял у надгробного камня Донни, испытывая привычную боль. Как и Нейл Салливан, он до самого конца будет мучиться этим, хотя слова Аниты немного утешили его. «Он был ребенком, — сказала она, оправдывая Нейла, — а не святым и не Богом. Он был ребенком, чья жизнь в родном доме протекала совсем не так гладко, как могло показаться кому-то». Эти слова в равной мере относились и к Джону. Хотя они не снимали с него ответственности за то, что случилось с братом, но все же немного притупляли чувство вины.
Потом он повернулся к свежему земляному холмику, где лежал Гэс. Трава здесь вырастет только весной, пока же шуршали осенние листья: бледно-желтые, красные и грязно-коричневые.
На кладбище было тихо и спокойно, как на небесах, и Джон верил, что отец его именно там. Человек, столько выстрадавший в земной жизни, заслуживал этого.
«Это я тебя бросил. Это я не сумел. Это я никогда не был добр. Ни к твоей матери. Ни к Дону. Ни к тебе».
Печально, что отца посетили такие мысли перед смертью. Печально, что самолюбие всю жизнь руководило его поступками. Но человек без совести не мучился бы так из-за этого.
У Гэса была совесть. У Джона тоже.
Гэс стремился сохранить достоинство. Джон тоже.
Гэс строил красивые каменные стены. Джон писал прекрасные статьи. Но ни то ни другое само по себе не делает человека достойным.
На самом деле все очень просто. Возведение стен и статьи в газетах — это замечательно. Но подлинное достоинство проявляется в отношении к людям.
