– Но разве сам факт убийства не потрясение для тебя?
– Потрясение. И сейчас мне не хотелось бы говорить об этом, Филипп. Мне нужно время, чтобы все обдумать и понять.
– Хорошо. – Филипп провел ладонью по волосам Анны. – Ты сегодня особенно хороша, как настоящая цыганка. А пламя свечей будто мерцает в твоих глазах. Ты совершенно не похожа на англичанку.
– На одну четверть я, пожалуй, еврейка. Моя мать – наполовину еврейка. Довольно странно, не правда ли, для католички сделать такое открытие?
– Ты чувствуешь себя теперь как-то особенно?
– И даже очень.
– Как это?
– Ты будешь смеяться надо мной.
– Постараюсь не смеяться.
– Ладно… – Анна положила голову на плечо Филиппу, и ее волосы заструились по его груди. – У меня такое ощущение, будто я нащупала свои истинные корни. Учиться мне пришлось в Бостоне по курсу европейской истории, а затем я стала журналистом. Как и всем другим, мне пришлось видеть документальные фильмы о фашизме, читать книги и документы. Но все увиденное и прочитанное будто не касалось меня. Понятно, о чем я говорю? Евреи всегда были какими-то особенными. И не потому, что у меня предубеждение против них, нет. Просто в них была некая таинственность, которую я никак не могла определить для себя. И вдруг все это стало частью моей собственной жизни. Холокост[32]. Ужас. Это часть меня, а я прежде даже не догадывалась. И вдруг мне захотелось узнать больше, несмотря на весь ужас, который вдруг обрушился на меня.
– Но узнать, что твой дед был евреем, не означает полностью поменять свое самосознание, Анна.
– Конечно, но часть еврейской крови что-то перевернула во мне.
– Еврейская кровь? Ты начала говорить, как Геббельс. Ты дочь ирландского католика и такой и останешься до конца своих дней. Анна, ты неожиданно заглянула в старый семейный шкаф и нашла там скелет – вот и все. И после этого ты еще пытаешься убедить меня, что лишена предрассудков?
Анна только расхохоталась в ответ.
– Жестоко, Филипп, но верно. О'кей. Может быть, ты и прав. Но я совершенно искренне говорю обо всем. И мне действительно очень многое еще хочется узнать.
Филипп замолчал на несколько мгновений, а затем продолжил:
– Концентрационный лагерь в Варге – сейчас там мемориальный центр. Он находится недалеко от Риги. Из Стокгольма мы можем долететь туда, а на Стокгольм есть рейс из Лондона. Пока ты не представишь себе, что пережил Джозеф Красновский, ты не поймешь его.
– Да, мне надо там побывать. Поедем, Филипп! – после небольшой паузы заключила Анна.
– Ты уверена, что тебе это необходимо? Ведь ничего подобного тебе еще не приходилось видеть?
– Нет, не приходилось. Но это неважно. Я должна поехать туда. Пожалуйста. Ведь у нас есть два дня перед путешествием в Италию.
– Что ж. Раз хочешь, то давай. Думаю, что прошлое Восточной Европы должно отрезвляюще подействовать на такую молодую, богатую девушку, как ты.
– Но я не избалованная молодая штучка.
– Да? А что тебя окружает здесь, где мы находимся? Лакеи, дворецкие, садовники – ну прямо средневековье!
– Это дом Эвелин, не мои. Уверяю тебя, что ни мне, ни маме никогда не нравилось здесь.
– Но ты пользовалась привилегиями и богатством с самого рождения.
Анна чувствовала, что Филипп решил подразнить ее, и не удержалась, чтобы не ответить колкостью.
– А ты? Личные самолеты и лимузины вряд ли говорят об аскетизме.
– Я сам заработал каждый пенни своего состояния.
– Да и я не ленилась, дорогой. Никогда ничего не выпрашивала ни у матери, ни у Эвелин. Все, что имею, – это заработано мною.
Филипп взял ее за талию и легко повернул, подталкивая к постели. Анна не удержалась и рухнула на нее, успев только сбросить в последний момент туфли, которые с шумом упали на пол.
– Избалованная, высокомерная.
– А ты свинья!
Филипп убрал волосы с лица Анны. Огонь заиграл красными бликами в его глазах:
– Избалованный ребенок. Трахаешься, как богатая, избалованная девчонка, говоришь и сердишься, как избалованный ребенок.
– Все, мое терпение лопнуло! – с сердитым смехом выпалила Анна и принялась молотить кулачками по мускулистой руке Филиппа.
– Хорошо, хорошо, – только и приговаривал он. – Прекрасная игра, дорогуша. А теперь – коктейль или горячая ванна – что выбираешь?
– Чудовище! – Анна понимала, что в его словах есть правда; секс с Филиппом был для нее таким необычным. – Я никогда не занималась этим в ванной. Что ты от меня хочешь? Что-нибудь из «Кама сутры»? Да?
Филипп мягко поиграл ее грудями.
– Тебе не отличить «Кама сутру» от дерби в «Кентукки».
– Так чего же ты хочешь? Чего-нибудь неприличного?
Филипп расхохотался.
– А как ты это себе представляешь?
Анна вздрагивала каждый раз, когда пальцы Филиппа касались ее сосков.
– Не знаю. Думаю, у меня нет достаточного опыта. Ты сам меня научишь.
Филипп нежно поцеловал Анну в губы.
– Мне нечему тебя учить. Я люблю тебя такой, какая ты есть.
– Тогда на что же ты жалуешься?
– Я и не жалуюсь. Просто сказал, что ты трахаешься, как богатая, избалованная девчонка.
– Ты хочешь сказать, что активен только ты. Но я не знаю, как вести себя с тобой. Когда мы с тобой близки, я не знаю, где я – в аду или раю. А ты разве сам не догадался об этом?
Филипп помолчал. Затем взял край ее свитера и начал стягивать его. Анна подняла руки, чтобы помочь Филиппу. Она тряхнула волосами, и ее груди поднялись как два маленьких вулкана в отблесках огня. Филипп поцеловал каждый сосок.
– Мне нравится, как пахнет твоя кожа – словно солнце и персик.
Желание буквально переполняло Анну.
– О, Филипп, прости, если я не очень хороша с тобой в постели.
– Совсем нет. Ты сводишь меня с ума. Ты похожа на греческую амфору.
Филипп неожиданно замолчал, нащупав рукой черные чулки на резинках и тонкую полоску, едва закрывающую треугольник вьющихся волос.
– Я оделась так для тебя, – прошептала Анна.
– Для меня?
– Это тебе мой рождественский подарок. – Анна вдруг застеснялась. – Тебе не нравится? Ведь мужчинам нравятся чулки на резинках.
– Ммм…
Филипп наклонился и поцеловал шрам на бедре, который остался от удара гаечным ключом. Выглядел он еще ужасно, но доктора сказали, что со временем он исчезнет и станет незаметным. Как сотрется в памяти и сам вечер в Джипсэме.
– Во всяком случае, мой опыт подсказывает мне, что это так, – произнесла Анна, подняв одно колено так, чтобы ноги в чулках соблазнительно потерлись одна о другую.
– Сколько же, дорогая, у тебя было любовников?
– Много.
– Много?
– Да.
– Сколько же?
– Трое.
– Расскажи мне о них, – потребовал Филипп, снимая с Анны чулки.
– Что же ты хочешь знать?
– Расскажи для начала о первом. Кто лишил тебя невинности.
– Что это? Допрос?
– Да, причем инквизиторский. – Филипп обмотал один конец чулка вокруг запястья Анны, а другой привязал к спинке кровати.
– Что ты делаешь? – прошептала Анна.
– Люблю кровати с высокими спинками. Так расскажи мне о своем первом любовнике. Как его звали?
– Ден. Даниель.
Сейчас Анна чувствовала себя необычно, лежа в полной темноте с поднятыми над головой руками. А Филипп между тем снял второй чулок.
– Он работал на киностудии в Белфасте, редактором. У него была жена и двое детей.
– А сколько лет было тебе?
– Немного.
– Кто же кого соблазнил?
– Он меня. Я была еще совсем невинна. Он даже не сказал мне сначала, что женат.
– Ну и как ты чувствовала себя в первый раз?
– Очень хорошо. – Анна нервно засмеялась. – Очень странно, Филипп, исповедоваться тебе, да еще в полной тьме.
– А оргазм ты испытала тогда?
– Не помню.
– Об этом ты должна помнить.
– Думаю, что нет. Я очень нервничала. И он тоже. Представь себе это чувство вины.
– Вины? – Филипп обвязал второй чулок вокруг свободного запястья Анны. – Почему вины?
– Его воспитывали в традициях католической семьи – все ведь случилось в Ирландии. Но эти обстоятельства придали всему особое возбуждение, хотя и убили что-то во мне навсегда. Ведь я впервые спала с мужчиной.
Филипп между тем завязал чулок вокруг запястья другой руки и начал привязывать его к спинке кровати.
– Ну а позднее у тебя были оргазмы?
– Я же здоровая женщина. И ты это прекрасно знаешь. Филипп – это все необычно.
– Расстроена?
– Немного нервничаю.
– Не надо, – спокойно сказал Филипп. – Ты сейчас чертовски сексуальна. – Он коснулся кончиками пальцев губ Анны. – Я привязал тебя слабым узлом. Один хороший рывок – и ты свободна.
Анна попробовала, насколько силен узел.
– Но ты ведь не хочешь освободиться, не правда ли?
Анна расхохоталась:
– Горю желанием узнать, что же произойдет в следующий момент.
Филипп встал и сбросил с себя халат. Анна услышала, как он с шуршанием опустился на пол. Она знала, что ее возлюбленный стоит сейчас перед ней во тьме совершенно голый. Филипп присел рядом на кровать.
