— Люди подчас совершают глупости, когда доходят до предела. — Дэвид с тяжелым вздохом откинулся на подушки. — Знаешь, я почти не уделял времени семье, думал только о себе и о работе. Я был плохим отцом. Все выходные тупо пялился в телевизор, смотрел спортивные программы, вместо того чтобы построить детям в лесу шалаш или свозить их на рыбалку. А потом увидел нашего садовника Жан-Поля, который ловко втерся в мою семью и занял мое место. — Дэвид горько рассмеялся. — Я увидел его в огороде вместе с Мирандой и детьми. Сияло солнце, чирикали птички на деревьях, для завершения идиллии не хватало только чертовой собаки, виляющей хвостом. Я вдруг понял, что мне нет места в собственной семье. И знаешь, что самое ужасное? Виноват в этом я один. Не Жан-Поль. Он просто делал свою работу, причем справлялся с ней блестяще. Я отдалился от Блайт, пока она не заявилась ко мне в офис в одной шубе, надетой на голое тело. После того случая я решил порвать с ней и проводить больше времени с семьей. Все вроде бы стало налаживаться, и вдруг Миранда объявила, что пригласила Блайт на выходные. Я не собирался продолжать отношения с этой щучкой — наоборот, пытался прекратить их как можно деликатнее. Я понимал, что, если ее разозлить, она закатит скандал и все разрушит. Миранда подумала, что я трахал Блайт в теплице. Со стороны так и выглядело, но это неправда. Какой же я идиот!
— Да ладно, Дэвид, все делают глупости. Не ты первый, не ты последний.
— Взгляни на себя, Мак, — воскликнул Дэвид, осушив бокал. — У вас с Лотти такая крепкая семья. Ты сильный, по-настоящему сильный, уверенный в себе человек. Не то что я. Ты всегда был таким, Мак. Еще в школе, когда считался лучшим регбистом в команде. Я тебе завидую. Ты бы ни за что не вляпался в такую историю.
Мак снова пожал плечами:
— Все ошибаются. Она простит тебя. Смотри, сюда идет моя чудесная женушка.
Лотти спускалась с лестницы с довольной улыбкой матери, чей ребенок наконец-то уснул.
— Хочешь еще виски? — спросила она, с сочувствием глядя на Дэвида. Лотти слышала весь разговор, находясь наверху, в комнате Александра.
— Вы с Мирандой подруги, Лотти. Ты не могла бы поговорить с ней? Убедить ее хотя бы встретиться со мной.
Лотти не знала, как лучше поступить: разыграть неведение или признаться, что слышала все от первого до последнего слова. Она нерешительно посмотрела на мужа, тот ободряюще кивнул.
— Извини, я невольно слышала ваш разговор, — призналась она, взяв бокал Дэвида, чтобы наполнить его виски. — Я позвоню Миранде.
Дэвид облегченно вздохнул.
— Спасибо, Лотти. Ты ангел.
— Я не могу ничего тебе обещать.
— Знаю, но поскольку жена отказывается говорить со мной, ты для меня единственный способ передать ей хоть что-то.
— А что мне ей сказать?
— Что я люблю ее и безумно жалею о случившемся. Что прошу прощения и готов на все, лишь бы вернуть ее. — Дэвид наклонился вперед, упершись локтями в колени, и устало потер глаза. — Я скучаю по ней и по детям. Моя жизнь превратилась в ад.
Мак уверенно усмехнулся:
— Лотти найдет нужные слова.
* * *
В Хартингтон-Хаусе Миранда, сидя за компьютером, лихорадочно набирала текст. Роман стал для нее отдушиной, целебным снадобьем, приглушающим боль. Тайный дневник Авы Лайтли, тоска по Жан-Полю и разрыв с Дэвидом сплелись в один узел, в один замысловатый сюжет. Слова лились сами собой, как вода в бурлящем ручье, так быстро, что пальцы Миранды едва успевали порхать по клавишам. Она уже написала сто десять тысяч слов, и, к ее удивлению, книга получалась по-настоящему яркой, наполненной лиризмом и страстью, захватывающей и заставляющей задуматься. Перечитывая написанное, Миранда воодушевилась: пусть ее брак распался, но даже из собственного несчастья ей удалось вынести что-то хорошее. И хотя все ее мысли были заняты романом, она отчетливо уловила разливающийся в воздухе аромат цветущих апельсинов.
После пережитого кошмара Жан-Поль стал для Миранды настоящей опорой. Он терпеливо выслушивал ее у себя в гостиной, когда ей требовалось излить душу. Захлебываясь рыданиями, Миранда рассказывала ему историю своей жизни. Как они познакомились с Дэвидом, как начали встречаться, а потом поженились. Жан-Поль всегда старался построить беседу так, чтобы Миранда говорила о том, что ей больше всего нравилось в муже, вспоминала самые счастливые годы их брака. Вновь и вновь перебирая в памяти события прошлого, Миранда поняла, что первые трещины в ее браке появились еще в Лондоне, а переезд в Дорсет и существование порознь лишь углубили уже возникшее отчуждение. В Лондоне она была так поглощена собственной жизнью, что не замечала этого. В Хартингтоне она оказалась предоставлена самой себе, постепенно привыкла обходиться без Дэвида, и усиливающееся охлаждение начало просачиваться в трещины, подобно легкому морскому ветерку, нежному, но разрушительному. Миранде отчаянно хотелось признаться Жан-Полю в любви, но ее удерживал стыд. Француз казался таким неприступным, она боялась смутить его.
Миранда писала как одержимая. Писала по ночам, пока дети спали, отрываясь от стола лишь утром, когда водянистые лучи восходящего солнца вливались в кабинет, чтобы напомнить ей о времени. Веки начинали тяжелеть, в глазах появлялось жжение, но Миранда продолжала писать. Днем ей тоже удавалось поработать, поскольку дети проводили много времени в саду с Жан-Полем. В их жизни ничего не изменилось. Они спокойно приняли объяснение матери, что отец не сможет приезжать домой из-за работы. Правда, в пытливых глазах Гаса мелькнуло подозрение, но Миранде удалось убедить сына, что, несмотря на ссору, мама с папой остались друзьями. Одолжив у Джереми лошадей, Жан-Поль взял ребят на верховую прогулку по холмам, откуда открывался чудесный вид на море. Вглядевшись в горизонт, он вспомнил тот далекий прекрасный день, когда шел дождь и они с Авой искали убежища под деревьями.
Жан-Поль с гордостью любовался садом. С помощью мистера Андервуда и Миранды он вернул усадьбе былое великолепие. В саду оставалось еще место для новых посадок, а некоторым кустам требовались годы, чтобы окрепнуть и достичь полного расцвета, но волшебство вернулось, земля вновь обрела чудесную силу. Сад больше не выглядел высохшим и безжизненным, лишенным души. Бредя по извилистой дорожке через деревенский садик к голубятне, Жан-Поль явственно ощущал присутствие Авы. Казалось, она прячется между розами и лилиями. Он любил сидеть на круглой скамье, обнимавшей одинокую рябину, где до него порой доносился сладкий аромат цветущих апельсинов. Тогда Жан-Поль закрывал глаза и видел сидящую рядом Аву. Она восхищалась садом и цветами, как восторгалась когда-то его рисунком. Воспоминания приносили ему горькую радость. Сдерживая слезы, он спрашивал себя, не напрасно ли прождал всю жизнь единственную женщину, вместо того чтобы забыть о ней, жениться на другой и завести детей. Глядя на Сторм с Гасом, играющих в саду, как играли за двадцать шесть лет до них Арчи, Ангус и Поппи, он тосковал по тому, чего у него никогда не было.
