буду смотреть, как ты делаешь все это дерьмо, но не буду смотреть, как ты чахнешь. Превращаешься в кожу да кости на моих гребаных глазах. — Он протянул руку к моему телу, и я вздрогнула.
Не потому, что боялась боли. Карсон отрубил бы себе руки вместо того, чтобы причинить мне боль, я это знала. Беспокойство, паника и ужас в его глазах показали, насколько я похудела.
Я, конечно, знала, что у меня случился некий рецидив. Но я объяснила это поездками, вечеринками и занятостью. Никто со мной не говорил в таком тоне. Я еще не видела Зои, Ясмин или Стеллу. Никто не знал, что я дома. Я избегала их, ведь знала, что они увидят. Они сделали замечание, когда я была дома в последний раз, с беспокойством в глазах, но мне удалось отмахнуться от этого одной-двумя шутками о слишком большом количестве шампанского и недостаточном количестве еды.
Карсон пристально смотрел на меня. Ожидал. Хотел, чтобы я накричала на него, сказала проваливать, отгородиться от него.
Но я устала.
Измучилась.
— У меня всю жизнь были проблемы с едой, — призналась я, глядя на его лицо, но не сосредотачиваясь. Стыд нахлынул на меня, как приливная волна. — Поговори с психотерапевтом, и они дадут тебе полный список причин, по которым у меня проявилось расстройство пищевого поведения.
Я сделала мысленную пометку назначить на завтра экстренный сеанс с Тиной.
— Отсутствующие родители, которые не давали мне достаточно любви, — сказала я, чувствуя, что каким-то образом предаю их, тем более что моя мать наконец-то вела себя нормально. — Я росла в обществе, которое пропагандировало нереалистичные стандарты красоты. Черт, я ни разу в жизни не видела, чтобы мама съела больше двух кусочков чего-либо.
Тогда я подумала о маме, задаваясь вопросом, была ли ее одержимость едой вызвана той самой потерей.
— Тогда, в жизни, полной хаоса, еда была единственной вещью, которую я могла контролировать, — объяснила я. — Выбирать сама, — я вздохнула. — Но, честно говоря, я чувствую, что причина гораздо проще. Я хотела быть худой. Я хотела вписаться в стандарты красоты. Все суетные и ужасные вещи, о которых можно только подумать, вот чего я хотела. По крайней мере, мне было чуть за двадцать. Повзрослев, я поняла, какая это чушь. Взяла себя в руки. Создала полуздоровые отношения с едой и телом.
Я сделала паузу, ковыряя заусенец, хмуро глядя на состояние своих рук. Когда я в последний раз делала маникюр?
Раньше у меня была еженедельная встреча с лучшей маникюршей в городе. Независимо от того, где я была, в каком бы затруднительном положении ни оказалась, мой личный уход всегда был безупречным. Сделать шугаринг, маникюр, наращивание, можно в любой точке мира… Даже в ловушке особняка нефтяного барона в Коста-Рике, если есть хитрость.
Но я была здесь, на своей родной территории, на своей земле, где все знали меня, знали, какие у меня большие деньги, какое влияние я могу оказать, какую карьеру я могу сделать. Через мгновение у моей двери будет целая армия мужчин и женщин, чтобы прихорашивать меня, если я захочу.
Я на секунду задумалась над этим, задаваясь вопросом, маникюр, загар, наращивание — будет ли иметь какое-то важное значение на данный момент.
Карсон ничего не сказал в тишине, которую я создала, он просто ждал.
Я опустила взгляд на свои руки.
— Это не то, с чем можно просто смириться. Это никогда не исчезнет. Алкоголикам и наркоманам приходится каждый день бороться за то, чтобы не пить, не употреблять. Это та же самая концепция, когда борешься с расстройством пищевого поведения. Каждый день борешься с желанием ничего не есть. Или есть все подряд. Битва с зеркалами. Но с тобой я боролась меньше. — Мое дыхание слегка сбилось. — Никогда не чувствовала себя более сытой и более красивой.
Я позволила словам повиснуть в воздухе, прежде чем продолжить. Потому что я разрушила бы то позитивное сияние, которое создали эти слова, и то, что я должна сказать дальше.
— Кроме тех случаев, когда я растила нашего ребенка, — выдавила я.
Краем глаза я увидела, как тело Карсона пошевелилось. Легкая отдача. Я не позволила этому проникнуть внутрь. Нужно рассказать все, несмотря на его реакцию.
— Для людей, которые боролись с едой и телом, беременность может быть невероятно пугающей. Не говоря уже об опасности. — Я продолжала осматривать свои изуродованные ногти. — Какое-то время я боялась. Очень короткое время. Пока не увидела твое обожание. Каждым изменением в моем теле ты наслаждался. Наслаждался мной. И я была очень счастлива. Не возмущалась. Ни на секунду. Мое тело больше не было только моим. Оно было нашим. Её.
У меня перехватило дыхание, когда я погрузилась в свои воспоминания. В травму, которая плавала в бездонном океане внутри.
— А потом ее у меня отняли, — выдавила я слова хриплым голосом. — Ее забрали у нас. Но я осталась со всеми этими изменениями теле. Мое тело больше не принадлежало нам, больше не принадлежало ей, и даже не мне. Это похоже на кладбище.
Моя рука потянулась к слишком плоскому животу.
— Я рассудила, что чем дальше убегу от того, какой была раньше, с малышкой внутри, то легче будет справиться. И дышать. Я думала, что смогу сбросить свою кожу от той жизни, которая была у нас. Став кем-то совершенно другим. Неузнаваемой, — я вздохнула. — И я хотела исчезнуть. Исчезнуть, а не умереть. Логическая часть меня понимала, что я убиваю себя этим. Но логика вообще не важна.
Что-то напряженное внутри меня расслабилось. Передо мной стоял человек, который знал обо мне почти все. Передо мной стоял человек, которому я добровольно все отдала. Потому что у меня не было выбора.
